124 
Мы знаем этого, с белой, как у альбиноса, кожей. Горман. За ним много чего числится.
- Ебешься с такими, как этот, дорогуша?
Тот, что рядом с нами, смеется. Лицо у него напоминает маску Дарта Вейдера. Его мы тоже знаем. Сеттерингтон. Нельзя позволять, чтобы с нами так разговаривали.
- Послушайте! - говорим мы им. - Полиция! Мы работаем под прикрытием!
Они смеются, Просто смеются надо мной. Мы срываем парик. Но по-прежнему сжимаем в руке сумочку. Сумочку Кэрол. Мой подарок. На Рождество я подарил ей свое сердце. Машина еле-еле тянется, и в животе у нас ощущение тошноты, которое возникает, если переесть «сахарной ваты» или слишком долго кататься на карусели. Стейси любила карусели. Мы втроем, она между нами. Ячейка общества, семья, покачивающаяся, едва стоящая на ногах, не понимающая, куда идти, но все равно держащаяся вместе...
- Сексуальная кошечка, - смеется один из них. Смеется над нами. Мы его не знаем.
Парик. Он обошелся нам в две сотни фунтов. Куплен на Глазго-роуд, в «Тервее». Сделан на заказ, чтобы выглядеть точь-в-точь как волосы Кэрол. Длинные и черные. Я объяснил парню, что это для жены. Что она облысела после химиотерапии. Как это ужасно, сказал он. Слишком много курила, сказал я.
- Вот спустим штаны и проверим, - улыбается еще один. Это Лидделл.
- Я детек... Я...
Мы семья... мы знали...
- Детектив-серж... - начинаем мы, но Сеттерингтон бьет нас по носу своим похожим на молот кулаком, и глаза наполняются слезами, боль разбегается по лицу и ударяет в мозг.
Мы хватаем ртом воздух, грудь вздымается и опадает со слабым звуком: то ли всхлипом, то ли рвотой. Единственное, на что мы еще реагируем, это боль. Больше мы ничего не видим и не чувствуем.
Ну и как оно?..
Мы не такие, какими нас считают...
Где же долбаная группа поддержки? Мы же полиция, мать вашу! Полиция!
Они напяливают нам на голову пластиковый мешок. Теперь мы не видим, куда едем. Мы только помним, как все начиналось: тогда Кэрол ушла в первый раз, а мы накрыли стол на двоих и надели ее одежду, чтобы все выглядело так, будто она с нами, хотя на самом деле... Кэрол... Кэрол, зачем ты так поступила со мной, зачем тебе был нужен хуев ниггер... те шлюхи, они ничего для меня не значили... у твоей сестры слишком большой рот... пизда, как тот долбаный Мерсийский туннель... и девочка... о Господи... Господи... Господи... мы хотим жить... все, что нам нужно, это хоть какой-то закон и порядок... такова работа...
мы хотим все поправить...
мы не такие, как то дерьмо, что бросают за решетку... мы хотим все поправить...
...мы не знаем, куда нас везут. Мы вообще ничего не знаем. Ясно только, что мы в Эдинбурге. В салоне жарко и душно, и дышать под проклятым пластиковым мешком почти невозможно.
Мы потеряли сумочку.
Голоса.
- Надо натянуть ему что-то на голову перед тем, как я его выебу.
Горман.
- Сдурел? Это же мужик, педик! Голос незнакомый.
- Я и не собираюсь совать ему хуй в задницу. Загоним палку, посмотрим, сколько он примет.
- Клево придумал.
Нас вытаскивают из машины и тащат по лестнице вверх. Лестница. Мы видим ступеньки под ногами. Толчок в спину. Нас заставляют идти быстрее, и мы спотыкаемся на наших гребаных каблуках, но упасть не дают - нас подхватывают и снова толкают в спину.
- Пошевеливайся, пидер хуев!
- Давай, говнюк, тащи свою ебаную задницу!
Мы в каком-то заброшенном здании, под ногами битое стекло. Никого, никаких звуков, кроме тех, которые издаем мы сами. Лестница кончается, и нас вталкивают в комнату. Голосов становится больше. Есть и девичий. Я узнаю его.
- Я так и знала, что где-то его видела. Эстелла.
- У него и тогда был мешок на башке?
- Не умничай!
Чувствую острую боль в паху. Прикрываю яйца руками. Под пальцами ткань юбки.
- Хороший удар, Окки! Окки! Меня пнул Окки!
- Дело вот какое, мальчики... и девочки, - слышится голос Лексо. - Нам придется разделаться с ним, и вы все понимаете, что это значит.
- Будем считать, что он наша подопытная свинка, - говорит кто-то еще, кажется, Лидделл.
Эстелла нервно смеется. Думает, что они шутят.
- Ничего не знаю и знать не хочу, - говорит она.
- Не дури, Лексо. - Лидделл. - Полицейского убивать нельзя. Этому и без нас пиздец.
Еще один голос, слегка задыхающийся, испуганный.
- Плохие шутки, парни... перестаньте... убивать нельзя, он же полицейский...
Это мой обидчик Окки.
- Заткнись на хуй! - говорит Упырь, и я даже на расстоянии чувствую, как вздрагивает Окки. - С тобой потом разберемся, стукач гребаный. Нам все известно.
124 
