84 
Разве не подверг бы он Кэтела риску, если бы им предстояло вместе влезть на вершину горы или переплыть разлившуюся реку? Такое даже бывало. Но это значило просто рисковать собой, да к тому же в тех уединенных местах, под открытым небом, их общая сила и юность казались непобедимыми. В мыслях Пат связывал Кэтела со всеми своими решениями, они пребывали в идеальном единстве на некоем уровне лишь немного ниже того, на котором вечно пререкались. Для Пата это единство выражалось в ощущении, что он просто включил брата в себя. Потому-то и теперь ему казалось, что он все время вел Кэтела с собой, вел до самого того порога, дальше которого так твердо решил его не пускать.
Разумеется, Пат успел взвесить и другой вариант — не лучше ли держать Кэтела при себе, чтобы он в любом случае был рядом, на глазах. Тогда можно по крайней мере быть спокойным, что мальчишка не ввяжется в какую-нибудь безумную авантюру, не то что если оставить его без присмотра. Но Пат тут же отбросил эту мысль как пустую химеру. Грядущие события он видел в героическом свете, однако если не сердцем, то головой понимал, что события эти будут беспорядочные и страшные. Он просто не сможет ни уследить за Кэтелом, ни оборонить его. А дать своему вниманию раздвоиться будет серьезным нарушением долга.
Пат не скрывал от себя, что в возрасте Кэтела и сам точно так же рвался бы в бой, и его смущало сомнение — может быть, стараясь оставить мальчика в стороне от схватки, он покушается на его честь? Но он как-то не мог додумать эту мысль и не мог в этом смысле признать за Кэтелом личные права. Будь Кэтел постарше, ну хоть на два года, даже на год, пришлось бы пойти на эту жертву, принять ее как нечто будничное и неизбежное. Но там, где он был вместе с братом, все еще лежала священная страна детства.
Это не было желанием, чтобы Кэтел пережил его, не было желанием уберечь от опасности самую дорогую часть себя самого, и не заботило его то, что нужно оставить матери хоть одного сына. Ощущение было более глубокое, скорее физическое, точно там, где Кэтел, сам он беззащитен и наг, и эту незащищенную часть себя он инстинктивно старался спрятать, укрыть. Ему хотелось стать впереди Кэтела, загородить его собой, вдавить в безопасное место. Себя он готов был подставить под английские пули, недаром он столько о них думал — в уме он уже был закаленным, обстрелянным ветераном. Но при мысли, что может пострадать Кэтел, он весь сжимался в комок, чувствовал себя последним трусом.
Когда Пат выскочил на Блессингтон-стрит, Кэтела нигде на было видно, и он побежал по улице вниз, под мелким дождем, который бесшумно рождался из теплого воздуха. Ему пришло в голову, что Кэтел мог пойти на исповедь в церковь Святого Иосифа на Берклироуд. Время самое подходящее. А так как приказ на завтра все шире распространялся среди участников движения, то в этот день по всему Дублину можно было увидеть, как люди в зеленой форме выстраивались в очереди у исповедален. Сам он исповедался еще утром; возможно, Кэтел решил взять с него пример, а если не с него, так с того из людей Конноли, которого последним выбрал себе в наставники.
Протиснувшись в затхлый, пропахший ладаном полумрак церкви, Пат огляделся. Восточное окно светилось слабо и холодно над великопостной оголенностью алтаря, а между витыми колоннами во множестве мерцали свечи синие перед Царицей Небесной, красные перед Святым Иосифом, желтые перед «Цветочком».[46] Там и сям бродили или припадали к земле старухи — черные бормочущие кули, но больше всего в церкви было мужчин, и низкий гул мужских голосов разве что не выходил за рамки благопристойности. Со всех сторон Пат видел форменные куртки ИГА и Волонтеров. Церковь напоминала бивак. Стулья не стояли ровными рядами, а были сдвинуты как попало, на них свалены походные сумки, рядом прислонены винтовки, а люди терпеливо ждали своей очереди у исповедален либо преклоняли колена между стульев и в свободных проходах. В этом сборище, стихийном, неорганизованном, была, однако, странная торжественность. Люди низко склонялись к полу, а выпрямившись, освобождение вскидывали голову, и лица их, ясные, умиротворенные, словно светились в полутьме. Они улыбались друг другу, обменивались рукопожатием или говорили несколько слов, взяв друг друга за плечи. Церковь дышала тихой радостью, отпущением всех грехов.
Пат пробился вперед, заметив по дороге много знакомых лиц. Проходя мимо исповедален, он внимательно оглядел армейские ботинки всевозможных образцов, чьи подошвы были на виду, пока владельцы их вполголоса поверяли свои тайны священнику. Впрочем, очереди были такие длинные, что Кэтел еще не успел бы сюда добраться. Пат прошел в боковой придел, где бесчисленные свечи, слепя, но не давая света, мешались с мраком, не разгоняя его, и Матерь Божия, укутанная с головы до ног в пурпурную пелену, склонилась над ним, глядя, как он всматривается в коленопреклоненные фигуры. В темноте обращались кверху глаза, не видящие его, стучали четки, брошенные на деревянный стул или волочащиеся по полу, когда падали руки, бессознательно выражая жертвенную покорность. Кэтела здесь не было.
84 
