46 
– А какое это имеет значение? – спросила Коломбина. По случаю свадьбы она усовершенствовала свой арабский костюм, добавив золотое кольцо на пупок и связку сверкающих монет вокруг лба. Однако на совещание фигурка явилась в своем обычном клоунском наряде. – Разве не Низзим Роктар упрятала ключ от мира, как это сделал Чарли Белл на Урбе?
Корда одобрительно кивнул:
– И да и нет. Да, Низзим Роктар сделала свою работу, но я подозреваю, что на Аравии, так же как и на Урбе, некоторые детали вселенной определялись заказчиком – в данном случае Двистором.
Наступило молчание. Все обдумывали вопрос Корды. Первым заговорил Арабу:
– Я родился не на Аравии. Мне было немногим больше двадцати, когда здесь начали принимать эмигрантов. Новая вселенная – прекрасный рынок для купца. Меня захватила мысль о торговле в мире, где еще не установлены твердые правила, поэтому я и отправился на Аравию.
В те времена эмигрантов принимали на самой планете Аравия; на Харинг, хотя тот мир больше походил на Землю по климату, никого не пускали. Многие тогда отказались от мысли переселиться в новую вселенную, но меня завораживали рассказы о песчаных пустынях, удивительных животных и волшебстве. Я приехал сюда в надежде найти работу, а в результате Аравия стала моим домом.
Арабу замолчал и пошарил рукой в поисках своего стакана с соком. С молчаливой заботой Мириам вложила стакан в руку отца. Сделав несколько глотков, он продолжал:
– В те давние дни сам Двистор встречался и разговаривал с людьми, которые хотели жить в его вселенной. Меня поразило своеобразное обаяние этого человека. Он мог повести за собой армии – наверняка так оно и было, – однако солдаты, последовавшие за ним, вряд ли смогли бы объяснить, почему они верно служат своему полководцу.
Мне дали въездную визу, рассказали о правилах торговли и разрешили ввезти товары из вселенной-прайм. Потом я начал получать регулярные приглашения на собирающуюся раз в два года конференцию, где обсуждались пути дальнейшего развития Аравии. Я всегда их посещал – и на этих сборищах узнал о некоторых особенностях характера шейха Двистора. Они показались мне пугающими.
Старый торговец понизил голос, словно и за пределами Аравии Двистор мог услышать его слова. Все сидящие за столом наклонились вперед.
– Двистор совершенно безжалостен. Слепой легко замечает жалость и ее сестру – сочувствие. Двистор ни к кому не испытывает жалости, даже к самому себе. А следовательно, он не в состоянии явить милосердие, сочувствие и любовь. Наш шейх не понимает, что люди в них нуждаются. Он чтит законы и даже имеет представление о верности, но жалости не знает.
Корда содрогнулся. Аравия, несмотря на двойные сверкающие светила, вдруг показалась ему очень холодной вселенной. Тико, сидящий напротив, обнял Мириам за плечи и привлек к себе.
Она нежно коснулась бороды своего мужа кончиками пальцев – в этом коротком движении было что-то очень личное.
– Мои воспоминания о шейхе Двисторе не такие давние, как у отца, – негромко заговорила Мириам, – однако я родилась под двойным солнцем Аравии, и вселенная Двистора вошла в мою плоть и кровь. До того как несколько лет назад умерла моя мать, в нашем доме часто собирались ее подруги, они вместе ткали ковры и частенько рассказывали разные истории.
Сидящая на своей голоподушечке Коломбина подняла руку:
– Подожди секундочку. Ты, кажется, говорила, что у вас нет дома.
На красивом лице Мириам появилось горестное выражение.
– После смерти мамы мы с отцом продали дом. В нем слишком сильно ощущалось ее присутствие. Мы предпочли перебираться с одного базара на другой.
– Понятно. – Коломбина смущенно заерзала на своей подушечке.
– Тебе не следует расстраиваться, электронный бесенок, – сказал Тико.
– Теперь у Мириам и ее отца есть дом – они будут жить со мной.
Коломбина просияла:
– Ты хороший человек, Тико. Несмотря на свою импульсивность. Тико покраснел:
– Давай не будем прерывать мою милую, Коломбина.
Мириам продолжала свой рассказ:
– Так или иначе женщины обязательно начинали обсуждать сердечные дела: свадьбы, разводы, помолвки… А вот новость о том, что шейх Двистор выбрал очередную женщину для своего гарема, всегда вызывала оживленные споры.
Подружки моей матери обычно разделялись на два лагеря: одни утверждали, что попасть в гарем – невероятная честь, другие утверждали, что это трагедия для несчастной избранницы. Если у девушки уже был возлюбленный, в конце концов все соглашались, что это несчастье. Но даже если внимания Двистора удостаивалась женщина, чье сердце оставалось свободным, многие были уверены, что нет судьбы ужасней, чем попасть в гарем Двистора.
46 
