Кто-то из матросов предложил остановиться на ночлег и продолжить поиски завтра. Неужели им придется спать под открытым небом? И на голодный желудок?
Неподалеку прогуливались громадные птицы. Три или четыре — черные, неуклюжие. Ужин сам предлагал себя. Один из матросов прыгнул на них, но они тут же вспорхнули. Деодат побежал за птицей, которая тяжело взмахивала крыльями, обиженно квохтала и пыталась ударить его желтыми лапами с острыми когтями. Ему пришлось признать свое поражение. Он побежал за другой птицей, растянулся в траве, вскочил и после долгой гонки на глазах у товарищей схватил эту дикую индейку, которая отчаянно отбивалась под сонным взглядом оленей, равнодушно взиравших на схватку.
Теперь в охоте приняли участие все. Открытие Нового Света превратилось в беготню оголодавших португальцев и французов за индейками. В этой неравной битве три птицы нашли свой конец. Каждая весила не меньше пяти фунтов.
Ужинать было еще рано. Матросы, закинув индюшек за плечи, двинулись вперед в поисках берега.
— Пойдем вдоль реки, — предложил Мигель. — Она наверняка выведет к морю.
Однако река была сильно севернее места высадки. Тринадцать путешественников долго плутали, но к сумеркам все-таки достигли берега. Затем пришлось идти в полной темноте, пока, наконец, не показались огни «Ависпы», стоявшей на якоре в бухте.
Шлюпка, как и при высадке, сделала два рейса, чтобы доставить участников экспедиции на судно. Измученные, они тут же завалились спать. Их грызла глухая досада. Индюшек можно будет ощипать завтра. К дьяволу этот Новый Свет.
Разочарование было всеобщим. Ну вот, они обнаружили Новый Свет — земли, описанные в стародавних морских портуланах. И что же? Да ничего! Ни золота, ни пряностей, ни женщин.
На следующий день Деодат решил сопровождать матросов, посланных на берег за водой. У него был свой план. Накануне, идя вдоль реки, он примечал растения. И ему показалось, будто среди них есть петрушка. Ночью он видел ее во сне. Если это действительно петрушка, можно будет избавиться, наконец, от пресного, противного вкуса супа с салом, который не удавалось перебить даже кислым корабельным вином.
Петрушка! Он грезил о печеном лососе с петрушкой.
И вот, осторожно надкусив несколько стебельков, он понял, что не ошибся. Теперь можно было собирать урожай. Матросы, которые давно считали этих городских господ чудаками, иными словами — людьми бесполезными, равнодушно следили за его работой.
Потом он заметил листки растения, пробудившего в нем смутные воспоминания о чем-то знакомом. Он присел на корточки и ножом выковырял корень одного из них.
Редиска! Дикая редиска!
Будь это даже бриллиант, сердце его не забилось бы сильнее. Он набрал великое множество редиски — и крупной и мелкой. Шесть фунтов, не меньше! Он сполоснул одну из них и сунул в рот. О, чудесный пряный вкус! Теперь и бобы не нужны. В течение многих недель ему мучительно хотелось съесть что-нибудь свежее. Перемыв редиску в речной воде, он завернул свою добычу в плащ.
— Что это ты держишь под мышкой? — спросил Жак Адальберт, когда Деодат вернулся из похода за водой.
Молодой человек присел на корточки, развязал плащ и вывалил свои сокровища на палубу, на всеобщее обозрение. Гаспар подошел ближе. Матросы последовали за ним. Вокруг находки мессира Деодата де л'Эстуаля образовалась толпа.
— Редиска, — подтвердил Феррандо, разжевав один из клубеньков.
— Rabenets, — перевел явно изумленный Гаспар.
— А это? — спросил Жак Адальберт.
— Петрушка.
— Rabenets! — повторил один из матросов, уставившись на груду редиски.
Внезапно приступ безумного хохота охватил экипаж «Ависпы». Матросы тряслись от смеха, хватались за животы и хлопали себя по ляжкам. Деодат, поначалу раздосадованный, вскоре присоединился к ним. Мигель кружился на месте и в буквальном смысле слова ржал. Они плыли сюда пять недель, пережили несколько штормов, обнаружили открытый неизвестными мореплавателями в незапамятные времена Новый Свет, континент Семи золотых городов — и в награду им досталась редиска!
20
Истинный король
Марсьяль Сек де Бодри, был в ярости.
— Не знаю, как вы этого добились, — сказал он.
Красотка Мари угодила в тюрьму как поджигательница, и некоторые поговаривали, что ее следует судить за колдовство. Ясно было одно: свидетельствовать она больше не может.