Ощущение близкого ответа — оно было настолько ярким, что на миг заглушило ропот Новой эры на улице, — нахлынуло так неожиданно, что Пирс на секунду даже забыл, на какой, собственно, вопрос он собирался найти ответ. Он вновь разыскал нужный отрывок:
Они пришли из Египта, сказали они.
Ах да. Ах да, конечно. Египет.
Ответ прост; Барр говорил, что так оно и есть. Ответ прост, он все это и раньше знал, но не обращал внимания на этот маленький, но крайне значимый факт, но теперь он понял, теперь он знал.
Вот тебе и на.
Египет — впрочем, та страна, откуда они принесли свои магические навыки, вероятнее всего, не была Египтом, нет, вряд ли, нет, ни в коем случае, только не в той истории, которую знал Пирс. Какая-то другая страна, похожая на Египет, может быть, где-нибудь неподалеку от него, но только не Египет.
Вот тебе и на, нет, правда, вот тебе и на.
Закрываясь, шелестела страницами книжка в руках у Пирса; высокие голоса студентов потонули в настойчивых призывах мегафона. Затем раздались стоны и вопли Ужаса, и — тах-тах-тах — стали рваться гранаты со слезоточивым газом. Пирса вызволяли из заточения Оторопев от простоты ответа, Пирс сидел и глядел в пространство, и, пока до его кабинета не добрались едкие клубы дыма, в голове у него вертелась одна и та же фраза: вот тебе и на.
Пирс был единственным ребенком, и ему было девять лет от роду, когда мать (по причинам, ставшим внятными для Пирса много лет спустя, но в то время совершенно непонятным) разошлась с его отцом — тот остался в Бруклине — и привезла его жить в Кентукки к своему брату Сэму, у которого умерла жена, но осталось четверо детей; жить пришлось в ветхом бараке чуть в стороне от единственной короткой улицы шахтерского поселка. Сэм работал врачом в больнице при маленькой католической миссии, где лечили шахтерам легкие, укладывали на сохранение их девочек-невест, а потом гнали глистов у народившихся детей. Дети самого Сэма — и Пирса ожидала та же программа — не посещали убогую местную школу; им давала по утрам уроки на дому сестра и домохозяйка священника, мисс Марта.
Всем, кроме Джо Бонда, старшего сына Сэма. К моменту появления Пирса Джо Бойд был уже слишком большим, чтобы заставлять его учиться у мисс Марты; он был слишком большой и вредный, и никто не мог заставить его делать то, чего он не хотел; это был мальчик с лисьим лицом, он закатывал короткие рукава рубашки так, чтобы видны были едва наметившиеся бицепсы; считалось, что Сэм будет заниматься с ним чтением, но нравились ему только автомобили. Пирс его боялся.
Что же до Хильди, то она вышла из-под опеки мисс Марты через год после появления Пирса и отправилась в школу «Королева Ангелов» в горах Шарон: пять дней в неделю, жидкая кашка на завтрак, залатанные простыни и молебны. Тот факт, что сама она через несколько лет стада монахиней, с характером резким, высокомерным, самоотверженным и храбрым, не мешал ей со смаком пересказывать ужасы из жизни большого краснокирпичного особняка — роза Шарона, лилия долин…
Так что с тех пор уроки велись для Пирса, для тихой и скрытной Роберты по прозвищу Птичка и для малыша Уоррена, который поначалу показался тогда Пирсу просто бесформенным комочком, умом же и невозмутимым характером он обзавелся позже, когда вырос. Они пели для мисс Марты, рассказывали мисс Марте стихи, слушали воспоминания мисс Марты о причисленной к лику святых матери Опал Бойд, а в полдень убегали от мисс Марты, чтобы играть в такие игры, о которых мисс Марта никогда не слышала и которых наверняка даже и не смогла бы себе вообразить. Когда по вечерам, пару раз в неделю, появлялась Винни, мать Пирса, она пыталась собрать их всех в кучку и поучить французскому, но очень скоро они вконец ее измотали и добились желаемого. Теперь они были свободны с полудня до следующего утра, с мая и аж по самый октябрь.
Вот в эту семью Пирсу и предстояло войти; здесь жили жизнью, которая замкнутостью своей напоминала жизнь какого-нибудь старинного семейства из мелкой поместной аристократии, а своим особым укладом — жизнь иностранцев в чужой стране, чьи труды и дни проходят в пределах охраняемого сеттльмента. Только дети Олигранта учились у сестры священника; только Олигранты (насколько знал Пирс) ежемесячно получали из центральной библиотеки штата в сине-зелено-травянистом Лексингтоне посылку с книгами. Жена Сэма, Опал (бывшая школьная учительница, она-то и была их первой наставницей, и память о ней они горячо чтили), выяснила, что есть такая возможность — заказывать книги коробками из столицы штата в свою бескнижную глухомань, — и Винни теперь тоже так делала; прочитанные книги ежемесячно упаковывались и отправлялись обратно, по получении им высылали следующую коробку, более или менее отвечая невнятному списку олигрантовских заказов (Матушка Западный Ветер [49], еще какие-нибудь истории про лошадей, «что-нибудь о том, как класть стены из камня», любую книжку Троллопа). Коробку привозили с почты и вскрывали — с радостью и разочарованием, получалось что-то вроде ежемесячного Рождества. Пирс помнил собственное впечатление от этой причудливой системы — наполовину презрение, наполовину смущение, — причудливой для ребенка, который хаживал по огромным, поистине беспредельным закромам Бруклинской библиотеки, куда отец его наведывался каждые две недели и всегда брал с собой Пирса, и тот мог взять почитать любую приглянувшуюся книгу, — вспоминая облупленные коробки, Пирс подумал, а может, именно они, те безымянные библиотекари, или кто там еще мог укладывать книги в коробку, может быть, именно они, выслав ему очередную допотопную — и с точки зрения орфографии, и по содержанию — книгу, впервые дали ему знать о существовании той призрачной страны, далекой древней страны, которая была похожа на Египет, но Египтом все-таки не являлась, нет, то был совсем не Египет, то была иная страна, с совершенно другой историей, и в названии тоже была пусть небольшая, но весьма существенная разница: не Египет, но Эгипет.