— Правильно, — подтвердил Ренделл. — А теперь скажите имя этого человека Пламмера, изменника Воскрешения Два? Вы обязаны сказать его мне.
— Наш Иуда? — ответил доктор Найт. — Ганс Богардус, библиотекарь проекта. Именно его следовало бы прижать — если мы не хотим увидать, как нашего Христа распинают вновь, и уже навечно.
* * *
ВНОВЬ ОЧУТИВШИСЬ НА ПЕРВОМ ЭТАЖЕ отеля “Краснапольски”, Стив Ренделл поспешил к себе в кабинет.
В комнатке секретаря Анжела Монти подняла голову от пишущей машинки и вопросительно глянула на него.
— Это был доктор Флориан Найт?
— Нет.
— Я рада. Кто же тогда?
— Не сейчас, Анжела. Мы обсудим это попозже. Соедини-ка меня с доктором Дейчхардтом. Если его до сих пор нет, тогда свяжи меня с Джорджем Уилером.
Ренделл прошел к себе в кабинет. Он вынул из кармана магнитофон, перемотал пленку на несколько минут назад, прослушал, снова перемотал назад, еще раз прослушал, остановил и начал стирать определенную тайную информацию. Удовлетворенный сделанным, он уложил магнитофон в свой портфель и стал ждать, когда Анжела позвонит ему.
В конце концов, когда ожидание ему надоело, он взял портфель и вышел в прихожую к Анжеле, когда та только-только поднимала телефонную трубку.
— Извини, Стив, — сказала она. — Их обоих нет в городе. Секретарь доктора Дейчхардта сообщила мне, что издатели сегодня утром отправились в Германию, в Майнц, чтобы встретиться с господином Хеннигом.
— Она не сказала, когда они возвратятся в Амстердам?
— Я спрашивала. Но она не сказала. Скорее всего, она и сама не знает.
Ренделл ругнулся про себя. Придется всю грязную работу делать самому. Но он понимал, что серьезного разговора с Богардусом не избежать, и оттягивать его тоже нельзя. Уж слишком большой была ставка.
— Хорошо, Анжела, спасибо. Увидимся попозднее.
Он вышел в коридор, повернул направо и остановился перед дверью в комнату 190. На двери на пяти языках было написано слово БИБЛИОТЕКА, а под ним, курсивом: Ганс Богардус.
Ренделл собрался с силами и вошел вовнутрь.
Ганс Богардус восседал за огромным столом, на котором высились кипы справочников. Сейчас он склонился над открытым томом, делая из него какие-то выписки. Длинные светлые волосы падали вперед, закрывая его лицо. Услышав, что дверь открылась, а потом закрылась, он вздернул голову. На его юном, чуть ли не женственном лице читалось удивление. Библиотекарь начал было подниматься из за стола, но Ренделл жестом руки попросил его сидеть.
— Оставайтесь на месте, — сказал он, взяв стул и присаживаясь прямо напротив хозяина комнаты.
Ренделл положил свой портфель на стол перед собой и начал расстегивать его, не отрывая взгляда от молодого голландца — библиотекаря. Как и раньше, он показался Ренделлу отталкивающим. Если не считать выпученных, жабьих глаз и толстых губ, лицо библиотекаря было почти что плоским, нос был представлен разве что парой ноздрей, а все вместе было каким-то бледным, напоминая альбиноса.
— Как дела, мистер Ренделл? — спросил он своим писклявым голосом.
— У меня есть кое-что для вас, — прозвучал ответ.
Внимание библиотекаря тут же переключилось на портфель.
— Что, из Майнца доставили новую Библию?
— Нет, ее еще не доставили, — ответил Ренделл. — Но когда это произойдет, среди тех, кто ее увидит, вас не будет.
Бледные веки Богардуса дернулись. Он смочил языком свои жирные губы.
— Что… меня не будет… что это значит?
— А то, — сказал Ренделл. Он взял миниатюрный магнитофон. Совершенно сознательно он положил его на столе между собой и библиотекарем и нажал на кнопку воспроизведения. — Первый голос, который вы услышите, принадлежит доктору Флориану Найту. Второй голос — мой. Запись была произведена не далее, как час назад.
Кассета завертелась. Голос доктора Найта прозвучал очень похоже, так, что его нельзя было спутать ни с каким иным. Ренделл немного увеличил громкость и вновь уселся на стул. Скрестив руки на груди, он следил за слушающим библиотекарем.
Постепенно, по мере того, как шли секунды, а голос доктора Найта наполнял обставленную книгами комнату, на бесцветном лице Ганса Богардуса появились изменения. На недвижных щеках расцвели алые пятна. Он не делал каких-либо движений. В перерывах речи доктора Найта можно было слышно лишь его ускоренное дыхание.
Пленка уже почти что дошла до конца. Зазвучало последнее предложение исповеди доктора Найта: