81 
Впрочем, яхта «Горлица» — не трактир. Хотя бы потому, что за бортом — открытый космос. А граф Мальцов, владелец яхты — не жирный холодец под чарку рябиновой. «С хреном его не съешь», — улыбался при случае маэстро Карл.
Это верно, согласился Лючано. Поперек глотки встанет.
Несмотря на то что давно вышел в отставку, Аркадий Викторович был в парадном мундире. Так он всегда одевался, празднуя день своего рождения. Аксельбанты, эполеты, витые шнуры с золочеными наконечниками, звезды на погонах…
На Сечене обожали пышность. Дворяне, мещане, армейцы, княгини, белошвейки. Даже нищие носили вызывающе буйные лохмотья. Интересно, спецслужбы Белого Патроната тоже предпочитают атлас и бархат с канителью? Чтобы все сразу видели: идет тайный агент!
Во всяком случае, поэты здесь наряжались павлинами. Один взгляд на Венечку, то бишь Вениамина Золотого, графского любимца, мог развеять любые в том сомнения.
К стихам Лючано после инцидента на Кемчуге, стоившего ему трех лет жизни «под замком», относился с подозрительной опаской. Но Венечку слушал не без удовольствия.
- Приснитесь мне в унылой тьме алькова.
- О, легиона девственниц скромней,
- Изнемогая в страсти, как в оковах,
- Приснитесь мне…
У поэта Золотого, человека во многих отношениях замечательного, имелся один недостаток — деликатный, но обременительный. Венечка был заикой. В обыденной жизни он говорил вполне членораздельно, лишь изредка спотыкаясь и начиная долдонить, как дятел. Но едва ему приходилось читать на публике свои бессмертные, если верить графу, творения…
Происходила катастрофа.
Венечка краснел, бледнел, булькал, кашлял, ломал размер, глотал рифму — и в конце концов убегал прочь, рыдая. Трудно сказать, что играло в этой конфузии решающую роль: заикание как таковое или патологическая стеснительность Вениамина. Нервические барышни десятками травились от неразделенной любви, в сотый раз перечитывая изданные сборники Золотого: «В лугах», «Сирень», «Строго между нами» и так далее. Но стоило им хотя бы раз взглянуть на поэта, когда он причитал на эстраде, не в силах произнести без помех одну-единственную строку…
Трагедия, право слово.
Ушла любовь, увяли розы.
Граф Мальцов обожал Венечку как родного сына и ценил как талант. Раз в год, приглашая поэта на день рождения, в компанию близких друзей, Аркадий Викторович неизменно заказывал у маэстро Карла блондинку-невропастку.
Почему именно блондинку, сказать трудно. Эмма Лаури, например, специально покрасилась ради этого случая, сменив черную масть на платиновую челку. А вот почему невропастку — ясней ясного.
Для Венечки, милого дружка. Чтоб не заикался.
Маэстро Карла граф заказывал для себя.
- …Приснитесь мне нелепой, небывалой,
- Невиданной нигде и никогда,
- Предчувствием вселенского обвала
- Шепните: «Да…»
Венечка помолчал, прислушиваясь к отзвукам собственного голоса — ровного, внятного, без малейших признаков фатального заикания. Дождался, пока Илья оборвет замысловатый пассаж. И тихо закончил:
- Слова — оправа вечности резная.
- Приснитесь мне, сама того не зная.
После этого гости и хозяин яхты бурно проявляли восторг, хлопали Венечку по плечам и спине, дамы целовали смутившегося гения в щечку, брызнувшую совсем уж морковным румянцем; и Аркадий Викторович возгласил здравицу в честь «украшения наших серых будней».
Украшение смутилось окончательно.
Стало ясно, что в ближайшие полчаса никаких стихов от него никто не дождется, хоть три блондинки-кукольницы к этому приспособь. Любому искусству есть предел: и для поэта Золотого, и для невропастки Лаури.
Вакханалия изящной словесности мало интересовала Лючано. Он пригубил вина, мельком оценив тонкую работу маэстро Карла, корректирующего моторику его сиятельства. При помощи маэстро Аркадий Викторович сумел встать из специально оборудованного кресла, не прибегая к хитрой машинерии, поднять бокал и осушить его одним махом.
Ни капли не расплескал, вояка.
«Браво!» — мысленно крикнул Лючано. Маэстро Карл еле-еле наклонил седую голову, благодаря ученика за комплимент. Оба знали: работать больную куклу — высший пилотаж для кукольника. Долго корректировать нарушения такого плана нереально. Невропаст — не святой Лука, который заставил паралитика сплясать тарантеллу.
81 
