Подошел к ним, на этот раз гораздо ближе, чем раньше. Доминик встал и отправился в дозор. Я наблюдал за ним в течение не менее пятнадцати минут, пока он бродил, шевелил кусты и всматривался в темноту. Мои глаза уже привыкли к темноте, насколько позволял эффект Пуркинье,[20] кроме того, немного помогало призрачное сияние лунного диска.
Он снова сел на камень, и я приблизился еще на несколько футов. Я мог бы расправиться с ним при помощи мачете, если бы решил напасть немедленно. Но ведь я был уверен, что он закричит, может быть, даже успеет сделать несколько выстрелов, прежде чем я с ним покончу. Моралес тотчас проснется, и мне тоже придет конец. Я должен был покончить с Домиником в полной тишине.
Я подполз ближе, дыша широко открытым ртом.
Он снова встал и огляделся. Я замер.
Он отошел влево и остановился. Таким образом он подошел ближе ко мне, а от Моралеса его отделяло футов двадцать — двадцать пять. Пистолет по-прежнему висел у него на ремне, а винтовку он оставил у камня. Я никак не мог объяснить его действия…
…пока он не сорвал горсть листьев с ветки и не расстегнул ремень. Положив его на землю, он расстегнул штаны и спустил их вместе с трусами до колен.
Я начал двигаться прежде, чем он успел присесть.
Бесшумно подкрался к нему.
Конечно, не самый приятный способ умереть, но я не собирался смотреть этому дареному коню в зубы.
Он должен был умереть. Я не мог рисковать, пытаясь просто лишить его чувств. Если первый удар окажется неудачным, мне не справиться с двумя здоровыми мужчинами.
Доминик уперся обеими руками в землю для равновесия, а голову наклонил вперед.
Я поднялся на колени, выдвинул левую ногу. Поднял мачете высоко над головой и встал.
Человеку свойственно ошибаться. Жаль.
Лезвие, уже ринувшись вниз, зацепилось за какую-то проклятую лиану.
Доминик услышал, что-то прохрипел, вскинул руки и свалился на левый бок.
Я услышал хруст кости в руке, когда промахнулся мимо его шеи. Он закричал.
Я выпустил из руки мачете и попытался правой дотянуться до ремня с пистолетом. Левой обхватил его за шею и поднял на ноги перед собой.
Увидел вспышку, услышал выстрел как раз в тот момент, когда мои пальцы нащупали и расстегнули кобуру. Два выстрела были сделаны в мою сторону, прежде чем я смог открыть ответный огонь. Доминик вздрагивал при каждом выстреле. Моралес израсходовал все патроны, я выстрелил дважды, и этого оказалось достаточно, чтобы он выронил пистолет и упал на землю.
Доминик обмяк в моих объятиях, я услышал, как Моралес ругается. Разжал руку, позволив Доминику, ставшему моим щитом, упасть на землю. Моя левая рука была в чем-то мокром и липком. Я не мог определить, его это была кровь или моя.
Я перешагнул через Доминика и медленно направился туда, откуда он пришел. Приблизился к камню, на котором он недавно сидел, расположился на нем и стал наблюдать за Моралесом.
Он поднял голову и посмотрел на меня. Я не мог различить черты его лица.
— Я ранен, — сказал он через некоторое время.
— Я бы ни за что не догадался, — сказал я.
Он долго молчал.
— Уайли? Овидий Уайли? — спросил он. — Это ты?
— То, что от меня осталось.
— Я не должен был тебе доверять.
— Весьма проницательно с твоей стороны.
Случайный луч лунного света показал, что его винтовка лежит достаточно близко от него.
Я встал и подошел, держа его под прицелом. Ногой откинул пистолет в кусты и отодвинул винтовку так, чтобы он не мог до нее дотянуться.
Перевернул его на спину. Он позволил это сделать, не издав ни звука. Его рубашка и брюки были пропитаны кровью.
Сунув пистолет за ремень, я аккуратно снял с него рубашку, чиркнул спичкой и осмотрел его.
— Плохо? — спросил он, посмотрев мне в глаза.
— Две дыры, одна — в плече, вторая — в животе, — сказал я, потушив спичку. — Еще где-нибудь болит?
— Кажется, нет, — ответил он, тяжело дыша. — Не знаю. Живот болит сильно.
Я нашел его флягу, сделал глоток, дал попить ему, приподняв голову, и еще раз попил сам. Его рубашкой стер кровь с плеча, потом туго свернул, намочил водой и прижал к ране на животе. Положил его ладонь на рубашку, помог сесть и прислонил спиной к дереву. Закурил сигарету и передал ее ему.
— Спасибо, — сказал он.
Я вернулся к камню, взяв с собой флягу.
— Ловко у тебя получилось, — сказал он. — Не ожидал.
20
Сдвиг максимума световой чувствительности сетчатки при переходе от дневного зрения к сумеречному.