– Спускайтесь к каналу оба. Конечно, вы можете поплавать, если у вас есть такое желание. А можете воспользоваться моей лодкой.
Голос, донесшийся до слуха Эспера, был очень странным – хрипловатым, даже скрипучим. Такой обычно бывает у людей, которым приходится слишком много говорить. А еще у людей, которым не с кем поговорить вообще. Эспер вперил глаза в темноту и у самой кромки канала с трудом различил легкую гондолу, в которой скрючился человек в плаще с капюшоном.
Эспер не знал, как ответить на неожиданное предложение, однако Винна приняла решение без лишних размышлений. Пыхтя от напряжения, она подтащила Эспера к берегу канала и погрузила в лодку, а потом, не теряя времени, прыгнула туда сама.
Неведомый спаситель взялся за весла, и гондола плавно двинулась по каналу. В то же мгновение с берега раздался низкий рокочущий звук – поначалу едва слышный, он внезапно обрел пронзительность, от которой едва не лопались барабанные перепонки. Эспер ощутил, как его желудок болезненно сжался и устремился к горлу.
Винна начала всхлипывать, потом закашлялась, потом перегнулась за борт лодки и ее вырвало.
Тем временем гондола вошла под темные своды. Эспер поначалу решил, что это мост, однако арка оказалась невероятно длинной, она тянулась и тянулась, подобно бесконечному мрачному коридору. Возможно, это преддверие ада, подумал Эспер. Возможно, впереди их ждет мертвый мир, покрытый тяжелой серой пылью. Но рука Винны нежно сжала его руку, прогоняя все опасения, и постепенно лесничий провалился в глубокое, сладкое забытье.
Разбудила его тупая боль в груди, а еще – осторожное прикосновение чьих-то пальцев к щеке и знакомый запах травяного чая, приятно щекочущий ноздри. Эспер попытался открыть глаза, но выяснилось, что это невозможно. Казалось, ресницы смазаны клеем. – Он скоро будет здоров, – раздался тот самый хриплый старческий голос, что пригласил их садиться в лодку.
– Да, он очень сильный, – откликнулся голос Винны. – Он многое способен вынести.
– Ты тоже.
– Кто ты? – все еще не открывая глаз, пробормотал Эспер.
– А, проснулся. Привет, горемыка. Меня зовут… впрочем, я давно забыла свое настоящее имя. Называй меня попросту – матушка Гастия.
– Матушка Гастия, почему ты спасла нас?
Ответом ему было долгое молчание. Потом раздалось нерешительное покашливанье.
– Сама не знаю, – проскрежетала наконец матушка Гастия. – Мне казалось, я должна что-то вам рассказать. Видишь ли, память у меня теперь стала как решето. Я все забываю, вот беда.
– Что ты забыла?
– Все. Все, что было.
– Но куда подевались люди, ты, наверное, помнишь? Сефри, которые жили в городе?
– Они ушли, – сообщила матушка Гастия. – Конечно, все они ушли. Одна я осталась.
– Но те, кто гнались за нами, явно из племени сефри, – возразила Винна.
– Они не из этого города. Я никогда раньше их не видела. Они пришли вместе с седмаром. Пришли, чтобы убить меня.
– Кто такой седмар? Или так ты называешь греффина?
– Да, вы зовете его греффин.
– Ты знаешь, кто он, Гастия? – осведомился Эспер. – Этот греффин? И откуда он взялся?
– Это смертельный сон, прилетевший из непроходимой чащи леса. Кошмар, от которого глаза слепнут и вылезают из орбит. Ядовитое насекомое, выползшее из кровавой раны.
– Что означают все эти ужасы? – с дрожью в голосе спросила Винна.
Досада на старуху, которой вздумалось пугать и без того немало пережившую Винну какими-то бреднями, помогла Эсперу открыть глаза. Веки по-прежнему были тяжелыми, словно налились свинцом.
Оглядевшись по сторонам, он выяснил, что лежит в тесной комнате, темной, как пещера, и обставленной более чем скудно. В свете ведьминых огней ему удалось разглядеть лицо Винны. Несмотря на все пережитые треволнения, девушка сияла красотой и свежестью. А напротив нее сидела старая, невероятно старая женщина из племени сефри. Никогда прежде Эсперу не доводилось встречать такой древней старухи. Рядом с ней матушка Килт показалась бы девчонкой.
– Сефри не умеют выражаться просто и ясно, Винна, – сердито пояснил Эспер. – Порой и хотели бы, но им слишком часто приходится лгать.
– О, я вижу, к нему возвращаются силы, – довольно изрекла старуха. – Он уже в состоянии сердиться. Это добрый признак.
Она устремила на Эспера пронзительный взгляд серебристо-голубых глаз, и лесничий почувствовал, как по телу его пробежала легкая дрожь. Лицо матушки Гастии было абсолютно неподвижным и непроницаемым – оно казалось маской, вырезанной из камня. Или, точнее, сделанной из старой дубленой кожи.