Особенно,... 
48 
– Ты оскорбляешь меня, – возмутился Властитель. На его щеках, как это ни удивительно и непостижимо, проявилось некое подобие нежнейшего, божественного румянца. – Будь любезен, успокойся, пожалуйста.
– Это я оскорбил вас? Мой господин, позволь дать тебе совет. Днем ты беспомощен – мне это известно. Вы нападаете по ночам, и только по ночам. Все факты и все слухи свидетельствуют об этом. Я помню, как твои стаи налетели на дом моего отца. Я помню и предостережение: «Взгляни на небо!» Мой Властитель, вы слишком долго прожили в своем диком лесу. Вам нужно было последовать примеру моего отца и послать нескольких учеников к философам и священникам во Флоренцию.
– Не стоит издеваться надо мной, – умоляющим тоном, но сохраняя сдержанность, присущую отличному воспитанию, сказал он. – Ты будишь во мне гнев, Витторио, а я не вижу причин для него.
– Твое время истекает, старый дьявол, – отвечал я. – Так что веселись в своем древнем замке, пока можешь.
Урсула вскрикнула, но остановить меня было уже невозможно.
– Должно быть, вы откупились от старшего поколения идиотов, управляющих городом и по сию пору, – сказал я. – Но если вы не предвидите, что все общины граждан Флоренции, Венеции и Милана могут объединиться и выступить против вас такими силами и с такой яростью, с какими вам еще не доводилось сталкиваться, значит, вы мечтатель. Угрозу для вас представляют вовсе не такие люди, как мой отец. Гораздо опаснее, мой Властитель, люди ученые – университетские астрологи и алхимики, прочитавшие великое множество книг. Это они двинутся на вас – современное поколение, о котором вы не имеете ни малейшего понятия, и они выследят вас, как древнего зверя из легенды, и вытащат из темного логова на теплый солнечный свет, и всем вам отрубят головы.
– Убей его! – раздался женский крик.
– Уничтожь его, и немедленно, – твердо поддержал требование какой-то мужчина.
– Он недостоин оставаться в нашем убежище, недостоин даже стать жертвой!
И тут все хором стали требовать моей смерти.
– Нет! – наперекор всем кричала Урсула, в мольбе протягивая руки к Властителю. – Флориан, умоляю вас!
– Казнить, казнить, казнить, – нараспев выкликали остальные, сначала вдвоем, затем втроем, а потом все хором.
– Мой Властитель, – произнес Старейший, но я едва различал его голос, – он всего лишь мальчик. Отправь его в голубятню – побудет в стае ночь-другую и даже имя свое забудет – станет таким же ручным и откормленным, как и все.
– Убей его сейчас же! – чей-то громкий голос перекрыл все остальные.
– Покончить с ним! – орали другие.
Криков становилось все больше, возмущение росло. Затем раздался пронзительный вопль, и его сразу же подхватили другие:
– Разорвать его на части! Немедленно. Сделай это!
– Да, да, да! – возгласы теперь звучали словно барабанная дробь.
Глава 7. Голубятня
Годрик, Старейший, громко прокричал, требуя тишины, как раз в тот момент, когда множество ледяных рук вцепились в меня со всех сторон.
Я сразу припомнил: когда-то во Флоренции мне довелось стать свидетелем того, как толпа буквально растерзала человека. Я оказался слишком близко, и меня самого едва не затоптало скопище таких же, как я, невольных очевидцев расправы, стремившихся поскорее унести оттуда ноги.
Так что мне не приходилось теряться в догадках относительно своей дальнейшей участи. Я также не мог примириться с такой расправой, как и с любым другим видом смерти, незыблемо уверовав, как мне кажется, в праведность своего гнева и в собственную нравственность.
Но Годрик приказал кровопийцам посторониться. И вся эта бледнолицая компания отступила с изысканной вежливостью, граничившей с манерностью, и показной скромностью, склонив головы или отвернувшись в сторону, как если бы они не имели ни малейшего отношения к случившейся всего миг тому назад свалке.
Я продолжал неотрывно смотреть на Властителя. Лицо его так пылало, что оно казалось почти человеческим: кровь пульсировала в висках, губы потемнели и, при всей красоте их формы, стали походить на багровый шрам. Его темно-золотые волосы казались почти каштановыми, а синие глаза наполнились горечью.
– Я считаю, что его следует поместить вместе с остальными, – повторил Годрик, лысый Старейший.
И тут же раздались громкие рыдания Урсулы – она не могла больше сдерживаться. Я повернулся, чтобы взглянуть на нее: склонив голову, она закрыла руками лицо, а между ее длинных пальцев капля за каплей сочились кровавые слезы.
48 
