Но в зале появился громадный крест. Его перевернули и в наклонном положении прислонили к алтарной ограде.
Властитель Флориан подозвал меня, показал зажатые в руке пять огромных гвоздей и велел следовать за собой.
Крест водрузили на предназначенное для него место – похоже, эта процедура повторялась довольно часто. Он был вырезан из прекрасной твердой древесины, массивный, тяжелый и великолепно отполированный, хотя на нем остались следы других гвоздей и пятна – явно чьей-то крови.
Нижний конец креста крепился прямо к алтарной ограде, рядом с мраморными перилами, так что распятый на нем оказывался на высоте трех футов над полом и в пределах видимости для всей паствы.
– Паства! Вы скопище мерзких негодяев! – засмеялся я. – Благодарение Господу и всем его ангелам, глаза моих родителей узрели божественный свет, и они не стали свидетелями такого страшного вырождения.
Старейший протянул ко мне руки с двумя золотыми кубками.
Я понял их назначение. Сосуды должны были наполниться моей кровью, которая хлынет из нанесенных гвоздями ран.
Он наклонил голову.
Меня поволокли по центральному нефу. Перед статуей Люцифера появилась сверкающая фигура Флориана, разряженного словно высокопоставленный служитель церкви. Ноги мои не касались пола. Собравшиеся вокруг придворные внимательно следили за всем, что со мной делали, однако Властитель постоянно оставался в поле их зрения.
Перед крестильной купелью мне омыли лицо.
Я решительно тряс головой, старательно разбрызгивая воду на тех, кто пытался искупать меня. Мальчики-служки с опаской приблизились и нерешительно взялись за пряжки на моей одежде.
– Разденьте его, – повелел Властитель и снова поднял руку, чтобы показать мне гвозди.
– Я хорошо вижу, мой трусливый Властитель, – сказал я. – Конечно, тебе ровным счетом ничего не стоит распять такого, как я, мальчишку. Спаси свою душу, Властитель, решайся! И весь твой Двор восхитится.
Музыка грянула с балкона. Снова вступил хор, отвечая на псалом теноров.
Для меня слова больше ничего не значили; я видел только пламя свечей и сознавал, что сейчас у меня отберут одежду, а затем я приближусь к этому дьявольскому перевернутому распятию, которое никогда не освящалось святым Петром, ибо перевернутый крест всегда был символом дьявола.
Внезапно дрожащие руки прислужников отпустили меня.
Духовые исполняли свою самую прекрасную, горестную мелодию.
Тенора безукоризненными голосами с силой бросили вызов с хоров:
– Можно ли не спасать этого? Можно ли не освобождать его?
Хор подхватил вопрос в унисон:
– Можно ли не освобождать этого из-под власти Сатаны?
Вперед выступила Урсула, сняла с головы красную пелену, объявшую ее до самых пят, и отбросила с такой силой, что ткань опустилась, словно красное облако, вокруг нее. Возле меня появился прислужник с моим мечом и моими ножами в руках.
Еще раз взмолились тенора:
– Душа, отпущенная в мир, безумна и может засвидетельствовать могущество Сатаны лишь только для самых внимательных ушей.
Годрик, Старейший, оказался между мной и Властителем. Отворив коленом ворота мраморного ограждения алтаря, он двинулся ко мне вдоль центрального нефа и поднес к моим губам один из золотых бокалов.
– Выпей и забудь, Витторио, иначе мы погубим и ее сердце, и ее душу.
– Что ж, да будет так.
– Нет, – вскричала она. – Нет!
Обернувшись через плечо, я увидел, как она выхватила из левой руки Флориана три гвоздя и швырнула их на мрамор. В этот момент усиленное арочными сводами пение зазвучало еще мощнее и великолепнее. Я не услышал, как гвозди звякнули о камень.
Звучание хора стало ликующим, праздничным. Скорбное пение реквиема затихло.
– Нет, Господи, если ты спасешь ее душу, распни меня на кресте, распни меня!
Но к губам моим уже прижали золотой бокал. Рука Урсулы насильно раздвинула мне челюсти, и жидкость струей хлынула в горло. Прежде чем закрыть глаза, я увидел, как словно крест вознесся надо мной меч, увидел его длинный эфес и рукоять.
Тихие фальшивые смешки прокатились по залу и слились с магической, неописуемой красотой хора.
Красная пелена окутала меня с ног до головы. Я увидел, как взвилась перед глазами яркая ткань, а потом опустилась на мое тело, словно восхитительные струи дождя, благоухающего ее духами, обволакивающего ее нежностью.
– Урсула, пойдем со мной… – прошептал я.
– Изгнать его! – раздались сверху надменные голоса.