СЕВЕРО-ВОСТОЧНАЯ ЧАСТЬ ИОНИЧЕСКОГО МОРЯ;

Итака — Карн — Таф — Левкада;

побережье Акарнанип южнее порта Ализии

(Френ^[39])

…плаванье — сплошная судорога бытия. Косой дождь насквозь прошивает, не разгоняя, гнусные клочья тумана. Время от времени приходится сушить весла и вычерпывать набирающуюся в «Арго» воду. Потом налетает изрядный боковой ветер, и я совсем теряюсь.

В море.

В мире.

…убрал парус.

Аргус беспокойно оглядывается по сторонам, ворочается в поисках сухого места. Но не ропщет — так решил хозяин, живой бог.

Старик молча сидит на корме.

Несет на северо-восток.

…Волдыри на ладонях вздуваются, чтобы сразу лопнуть. Язвы саднит от соленой воды. Ветер разогнал туман, но из-за мутной пелены дождя все равно ничего не видно.

Скоро сдохну.

…К вечеру сквозь завесу дождя проступает серая громада острова. Заскребли камни о днище. Вываливаюсь на прибрежную гальку.

Рядом беззвучно плачет Аргус.

…буря. Настоящая. К счастью, удалось оттащить «Арго» подальше от ярящихся бурунов. Отсиживаюсь в пещере, жую изюм, изредка выглядывая наружу.

Тошнит.

Аргус пускает слюни, и я кормлю его козлятиной с лепешками.

Старик молчит.

Если это не один из многочисленных безымянных клочков суши, где даже козы не живут — значит, мы на островке Карн.

Бесформенный камень в углу пещеры дышит теплом. жмусь к нему, будто к старому другу; засыпаю. Сплю.

…снятся пакости: будто я герой Тезей, иду из родных Трезен в Афины, а мне по дороге каждый встречный — в морду. И Перифет-Дубинщик. И Синид — Сгибатель Сосен. И Прокруст-Мучитель. Даже Минотавр, сбежав сюда из критского лабиринта — в морду.

А я, герой, все иду.

…третий день, как покинул Итаку. Распогодилось; оставляю Карн. Проплыви я в сумерках мимо… даже думать об этом не хочется.

Молюсь своей покровительнице Афине.

…По-прежнему несет на север. Впрочем, грех браниться: умудряюсь вклиниться между Левкадой и Тафом. Тихо. Скалы защищают от ветра.

Ночую на северной оконечности Левкады — чтобы с первыми лучами солнца совершить последний отчаянный рывок.

Вон она, Большая Земля.

Отсюда видно.

АНТИСТРОФА-I

НЕ БЕССЛАВНО ЕМУ, ЗАЩИЩАЯ ОТЧИЗНУ…

«Арго» мягко ткнулся носом в прибрежный песок. И наследник итакийского престола ступил наконец (вернее, скакнул горным козлом!) на Большую Землю, следом за верным Аргусом, воспрявшим духом при виде суши.

Огляделся.

Будто и не уезжал с Итаки. Покладистые с утра волны лениво лижут песок; блестят валуны, заросли ракитника тянутся выше по склону. Листья: охра в крови. Вон пара лодок на берегу сушится…

— Ай, гости! ай, по наши кости!

Сминая ракитник, по склону ссыпался ухмыляющийся дядька в плаще из козьей шкуры: поперек себя шире, ряшка от румянца чуть не треснет. Однако двигался дядька на удивление проворно, напомнив своими повадками Одиссею что-то до боли знакомое…

Опять же, дубина в руке. Знатная штука. Одиссей тайком прозвал дядьку Дубинщиком, себя же ощутив Тезеем — не из пакостного сна, а настоящим.

— Ай, кто к нам приплыл?!

— Я приплыл, — сообщил рыжий Дубинщику, на всякий случай прихватывая пса за шерсть на загривке. — Радуйся! Где тут у вас дорога на Калидон?

— На Калидон? — Дядька завертел головой, словно надеясь высмотреть Калидон прямо отсюда. — А на кой тебе Калидон?

— Нужен, — Одиссей начал испытывать раздражение. — Иду, значит, в эпигоны. Воевать.

Последнее он добавил, чтобы заранее пресечь дальнейшие вопросы.

— Дык ясен пень! куда ж еще идти такому герою! А лодку, выходит, с собой потащишь?

— Зачем? — удивился Одиссей. — Здесь оставлю. До возвращения. Или тебе продам!

Мудрая мысль! Еще сопрут, лодку-то, до возвращения… Много за такую посудину не выручишь, но харч пригодился бы: взятый из дому запас стараниями прогло-та-Аргуса изрядно истощился.

— Или тебе лодка не нужна? Ты, небось, пастух?

— Пастух, пастух! — заржал Дубинщик сивым мерином. — Сидим тут с братаном, пасем…

Повеяло родиной. Что наши итакийцы, что этот! Словно по-прежнему дома. Вон и серьга у Дубинщика в ухе знакомая — капелька меди.

Одиссей машинально коснулся своей, железной серьги: отцовского подарка. Кроме нее, из украшений он взял только дешевый перстенек, доставшийся маме в наследство от дедушки Автолика. Мама надевала перстенек лишь раз в году, в день смерти деда. Перстень был простым, медным, без самоцветов; зато на нем был искусно вырезан волчий профиль — личный знак Автолика, Волка-Одиночки. Одиссей взял украшение на память сразу о двоих: о маме с дедушкой.

  55