— Темы, которые затрагивает ваша поэзия, носят универсальный характер, поскольку вы строите ее на событиях типичной человеческой жизни — вашей собственной. Типичной для середины двадцатого века, я хотел сказать: утрата, за ней бегство, потом сопротивление — и возмездие. Вашему творчеству рукоплескали, его пытались дискредитировать — или странным образом перелицевать наново…
За пределами круга, ограниченного режущим глаз светом прожекторов, не было ничего, только тьма. Сол услышал там какой-то шум, суету и без всякой надежды на успех попытался разглядеть, в чем дело. Следующий вопрос Фоше касался финальной части поэмы. Сейчас опять всплывут старые придирки Райхмана, и он ответит, что поэзия не течет по руслу бытия подобно прозрачной реке. Иногда над ней приходится и поработать.
Но что в действительности произошло в пещере? И что все это значит? Ответы на эти вопросы интересуют всех.
— Известный немецкий критик поставил последним строкам поэмы такой диагноз: «фатальная неопределенность». Что, в свою очередь, насколько я помню, привело к весьма ожесточенной дискуссии.
Сол понимал, куда клонит Фоше. «Известный немецкий критик» уже давно взял свои слова обратно, однако Сол не стал об этом упоминать. Он начал говорить о том, что в глубине даже самого что ни на есть точного воспоминания всегда живет неизбывный привкус сомнения. Воспоминания — существа опасные, и опасность эта таится в самой их природе. Люди и выдумывать начинают потому, что иначе просто не могут. Он попытался выразить эту мысль как можно яснее и проще.
— Ну, это вопрос слишком сложный, — сказал Фоше уже во второй раз за сегодня. — Вы согласились на экранизацию. Но степень неоднозначности, допустимая в поэзии, в кино попросту невозможна. Приходится принимать решение, что показывать, а что нет. Многие обозреватели здесь, в Париже, были сильно удивлены тем, что вы дали согласие на киноадаптацию, да еще и режиссеру, известному своими, скажем так, бескомпромиссными методами работы. Финал вашей поэмы уходит во тьму — в стигийскую тьму, если позволите, — в которой путеводные нити, намеченные вами в начале поэмы, либо отсутствуют, либо теряются из виду. Но разве можно снять подобную тьму в кино?
Этот вопрос был предназначен для Рут, сообразил Сол. Насколько он понял, ее фильм задумывался как своего рода продолжение или постскриптум к поэме. Время действия переместится в некую не слишком определенную современность, и чисто эмоциональный сюжет об охотниках и об их добыче продолжится так, словно все они остались живы. Все тайные ходы его собственной поэмы закончатся задолго до начала той сцены, которой откроется фильм. В полной безопасности. Они с Рут знакомы с детства, поведал он Фоше, который тут же разыграл удивление и перевел разговор на проблему взгляда в прошлое и на те шутки, которые иногда играет с нами история. Затем ведущий задал длинный и сложносочиненный вопрос, нарочито перегруженный всяческой умностью, — и Сол почти сознательно пошел на чисто внешний комический эффект, ответив простым: «да». По поводу молоденькой актрисы, которая должна была сыграть роль Аталанты-Фиеллы, ходили кое-какие слухи. Эфирное время подходило к концу.
— Мне бы хотелось завершить сегодняшнюю встречу, вспомнив о том моменте, когда зародилось это произведение искусства, когда совсем еще молодой человек пробирается в кромешную тьму, где ждет его враг. И в этот же самый миг молодому поэту приходит в голову первая строка той поэмы, которая позже окажется величайшим из его творений. А в далеком-далеком прошлом охотник, не прошедший инициации, ждет у входа в пещеру, в которой затаилась его добыча. И все-таки в каком-то смысле слова все они были одним и тем же человеком, в один и тот же момент времени, перед лицом одного и того же врага.
Все не так, подумал Сол. Я теперь совсем другой человек. Тогдашний дрожащий мальчик — разве есть в нем что-то общее со мной нынешним? Да и бог бы с ним… Он поговорил о том, что тело запоминает события внешней жизни совсем по-другому, чем разум, а память — опять другим, третьим способом. Фоше умудренно покивал головой, поблагодарил его за столь интересную мысль — и на этом все кончилось.
Благодарю вас благодарю вас благодарю вас благодарю вас.
— …Когда я буду разглядывать полотна самого выдающегося из ныне живущих британских живописцев, в ожидании его первой полной ретроспективной выставки, которая откроется на следующей неделе в Гран-Пале, здесь, в Париже. Еще раз — благодарю вас, Соломон Мемель. И — доброго вам вечера.