219 
— Похоже, — сказал раздумчиво Аттик, — ты точно уверен, что выиграет не Магн.
— Мой брат в этом уверен, а он знает, что говорит.
— Где сейчас Квинт?
— Он здесь, но отправился в город. Хочет выяснить, не улучшился ли характер у твоей сестры.
Аттик расхохотался до слез.
— У Помпонии? Не улучшился ли характер? Скорее Помпей помирится с Цезарем, чем это произойдет!
— И почему мы, Цицероны, не можем жить в ладу с женами? Почему они у нас такие мегеры?
Аттик, великий прагматик, счел нужным объяснить:
— Потому что, мой дорогой Марк, и ты и Квинт женились не на женщинах, а на деньгах. Претендовать на что-либо другое вы с ним не могли по рождению.
Поставленный таким манером на место Марк Цицерон спустился с Пинция к Марсову полю, где небольшой контингент его киликийских солдат разбил лагерь, надеясь хотя бы на скромное триумфальное шествие в честь своего командира.
Помпей с ходу отверг предложение удалиться в Испанию.
— Все поймут, что я отступаю! — гневно воскликнул он.
— Магн, это же чушь! Сделаешь вид, что соглашаешься с требованиями Цезаря — в конце концов, ты не консул, а просто один из проконсулов, — а потом останешься в Испании ждать. Глуп тот фермер, который пасет двух племенных баранов на одном и том же лужке. Как только ты удалишься, ваше соперничество обратится в ничто. Ты станешь вроде бы зрителем всего, что последует. Но скорее всего, не последует ничего. Ведь твоя армия будет с тобой! Цезарь дважды подумает, прежде чем что-либо предпринять. А пока ты здесь, его войска ближе к нему, чем твои к тебе. Пожалуйста, поезжай в Испанию, Магн!
— Я никогда не слышал ничего более глупого! — рявкнул Помпей. — Нет, нет и нет!
В шестой день января Цицерон послал вежливую записку Луцию Корнелию Бальбу с просьбой навестить его на Пинции.
— Ты, конечно же, хочешь выйти из ситуации мирно, — сказал визитеру хозяин. — Юпитер! Как ты похудел!
— Да, Марк Цицерон, я очень хочу, и я действительно похудел, — ответил маленький гадесский банкир.
— Три дня назад я виделся с Магном.
— Увы, он не хочет меня видеть, — вздохнул опечаленно Бальб. — С тех пор, как Авл Гиртий уехал из Рима, не сочтя нужным встретиться с ним. А я теперь виноват.
— Магн уперся, — вдруг сказал Цицерон.
— Значит, все бесполезно.
— Нет, — возразил великий оратор. — Я думал весь день и всю ночь. И похоже, нашел решение.
— Какое же? Я весь внимание!
— Скажи, ты не прочь чуть-чуть поработать? Равно как Оппий и все остальные?
— Посмотри на меня, Марк Цицерон! Я так работаю, что от меня почти ничего не осталось!
— Надо всего лишь составить срочное письмо Цезарю, Лучше, если его подпишут и Оппий, и Рабирий Постум.
— Эта работа от меня ничего не убавит. Что должно быть в письме?
— Как только ты уйдешь от меня, я опять пойду к Магну. И скажу ему, что Цезарь согласен от всего отказаться, если ему оставят Иллирию и один легион. Вы сможете убедить Цезаря согласиться на это?
— Да, я уверен, что сможем. Цезарь действительно хочет мира, даю тебе слово. Но ты должен понять, что он не сможет сдать все. Иначе его ждет гибель, суды и ссылка. Но Иллирии и одного легиона достаточно. Цезарь очень живуч, Марк Цицерон. Сохранив свои полномочия, он решит вопрос с выборами, когда придет время. Я не знаю другого человека с такими неисчерпаемыми ресурсами.
— Я тоже, — уныло откликнулся Цицерон.
Опять поход на виллу Помпея, но Цицерон не мог и подумать, что Помпей провел несколько плохих ночей. Эйфория после вспышки рассеялась, и наступила реакция. Первый Человек в Риме вдруг понял, что никто из boni, включая его тестя, не одобрил его выходки или его грубого тона. Он говорил с сенаторами заносчиво, как диктатор. И даже орал. А это уже перебор. Теперь Помпей жалел, что потерял контроль над собой. Вспыльчивость породила короткое упоение, а потом перешла в депрессию. Да, он, конечно, им нужен. Но и они ему тоже нужны. А он отпугнул их. Никто с тех пор к нему не пришел, все заседания проводятся теперь в Риме. Со всеми дебатами и язвительными подковырками, на какие горазды Антоний и Кассий. О, эта пара! Они хорошо знают, что делать. А он, Помпей, подгонял лошадей, не понимая, что хлещет мулов. О, как же выкрутиться из этих тисков? Сенат и так взвинчен. Зачем было говорить о проскрипциях, о Тарпейской скале? Ах, Магн, Магн! Каким бы трусливым тебе ни казался Сенат, критиковать и запугивать его все же не стоит. Не стоит!
219 
