Но... читается легко и любовь-морковь
299 
— Они у тебя молодцы, — сказал Антоний.
— Все, как один. — Цезарь сжал губы. — Кроме девятого.
Большая часть армии Помпея скрылась. Цезарь не стал никого преследовать. Уже на закате он наконец нашел время осмотреть вражеский лагерь. И воскликнул:
— О боги! Неужели они ни на йоту не сомневались, что победят?
Все палатки были чисто прибраны и украшены, включая палатки простых солдат. Несомненно, готовился большой праздник. Груды овощей, тазы свежей рыбы, заботливо помещенные в тень, сотни тушек ягнят, несчетное число горшков и кувшинов с тушеным мясом, с моченым нутом, с кунжутом в масле и с маринованным чесноком. А еще кадки с оливками, медовые пряники, хлеб, колбасы и сыр.
— Поллион, — сказал Цезарь своему младшему легату Гаю Асинию Поллиону, — нет смысла перетаскивать все это в наш лагерь. Веди всех наших сюда. Пусть порадуются угощению, которое приготовил для них неприятель. — Он ухмыльнулся. — Праздник будет сегодня. К завтрашнему утру все испортится. Мне не нужны больные солдаты.
Содержимое офицерских шатров повергло всех еще в больший шок. По иронии судьбы Цезарь в последнюю очередь дошел до пристанища Лентула Круса.
— Тень гифейского дворца на море! — покачав головой, сказал он. (Никто не понял, что это значит.) — Неудивительно, что он не озаботился такой малостью, как казна! Если бы я не заглянул в нее, то подумал бы, что Крус ее просто ограбил.
Всюду золотая посуда, ложа покрыты тирским пурпуром, подушки расшиты жемчугом, а в спальном отделении обнаружилась ванна красного мрамора на металлических львиных лапах. В кухонном отделении теснились бочки со снегом, набитые доверху всяческими деликатесами: креветками, морскими ежами, устрицами, кефалью, разными видами дичи. Тесто для хлеба уже поднялось, горшки с соусами выстроились на полках, ожидая, когда их поставят на печь.
— Хм, — хмыкнул Цезарь. — Видимо, здесь будем праздновать мы. Ладно, Антоний. Сегодня ты можешь есть и пить, сколько твоя душа пожелает. Но, — он усмехнулся, — завтра вернешься к прежней диете. Я не могу жить во время кампаний, как Сампсикерам. Кстати, откуда у Круса снег? Уж не с горы ли Олимп?
В сопровождении Кальвина он вернулся в шатер Помпея, чтобы разобраться с его канцелярией.
— Бумаги неприятеля следует предавать сожжению перед войском. Помпей однажды сам проделал такое — в Оске, после гибели Квинта Сертория. Но дураком будет тот, кто их не просмотрит.
— Ты сожжешь их? — улыбаясь, спросил Кальвин.
— Непременно! И прилюдно, как это сделал Помпей. Однако сначала я их прочту. Мы сделаем так: я бегло просмотрю все и буду передавать тебе то, что стоит прочесть внимательней.
Среди многих десятков интересных бумаг было и завещание Птолемея Авлета.
— Ну-ну! — задумчиво промолвил Цезарь. — Пожалуй, этот документ я не сожгу. В будущем он очень может мне пригодиться.
На другой день все поднялись довольно поздно, в том числе и сам генерал. Он почти до рассвета читал бумаги Помпея, сундук за сундуком. Много полезнейшей информации.
Пока легионы занимались сожжением тел и всем прочим, Цезарь с легатами выехал на дорогу и неспешно поехал к Лариссе. Там его поджидала основная масса римских легионеров Помпея. Двадцать три тысячи человек стали просить у него прощения, и Цезарь простил их. А потом предложил всем желающим поступить в его войско.
— Зачем, Цезарь? — спросил удивленно Публий Сулла. — Мы же выиграли войну!
Светлые, бередящие душу глаза с холодной иронией остановились на племяннике прежнего диктатора Рима.
— Чушь, Публий! — сказал ровный голос. — Война не кончилась. Помпей все еще на свободе. И Лабиен, и Катон, и все адмиралы Помпея вместе с флотом! И десяток других весьма опасных людей. Эта война не закончится, пока я не подчиню их себе.
— Себе? — нахмурился Публий Сулла, потом улыбнулся. — А-а! Ты хочешь сказать — Риму.
— Я и есть Рим, Публий. И Фарсал это доказал.
Для Брута Фарсал стал кошмаром. Не ведая, учел ли его душевные муки Помпей, он все же был благодарен, что тот отправил его к Лентулу Спинтеру, к реке, где густели осока и камыши. Они внушали спокойствие, пускай эфемерное, ибо Бруту дали коня и сказали, что он отвечает за действия крайних когорт. Брут в стальных доспехах сидел на коне и смотрел на рукоять своего меча, безотрывно, завороженно, будто мелкий грызун на змею.
Он знал, что даже не попытается вытащить меч. Вдруг все задвигалось. «Геркулес Непобедимый!» — закричали вокруг. Со стороны противника тоже донеслись какие-то кличи. К своему ужасу, Брут обнаружил, что сражение — это не красивое фехтование множества пар, но общая сшибка кольчуг, кренящихся то в одну сторону, то в другую. Мечи куда-то вонзались, сверкая, щиты использовались как тараны и рычаги. Как они узнают, кто друг, а кто враг? Неужели у них есть время разобрать цвета перьев на шлемах? Пораженный Брут просто сидел на коне и смотрел.
299 
