Желание жить боролось с желанием выжить.
Задержав дыхание, она встретила его взгляд.
— В таком случае, я предпочту, чтобы вы застрелили меня, сэр. Я полагаю, что это будет менее болезненно, чем быть убитой ножом. Если только, конечно, вашей целью не является причинение как можно большей боли.
— Это не игра.
Сердце Виктории забилось сильнее, словно наверстывая ранее пропущенные удары.
— Это не та игра, правила которой мне знакомы.
— Вы не думаете, что я убью вас, — решительно сказал Габриэль с непроницаемым выражением на лице.
— Напротив, сэр. — Если ее сердце продолжит работать в таком же темпе, она наверняка умрет от сердечной недостаточности. — Вы были достаточно великодушны, посоветовав мне оружие, которое было бы наиболее эффективным в руках женщины. Я только хотела высказать свои пожелания в отношении оружия, которое могло бы быть использовано против меня.
— Вы боитесь умереть, мадмуазель?
Да.
— Я жила с мыслью о смерти последние шесть месяцев, — сказала Виктория, весьма далекая от того спокойствия, которое пыталась показать. — Я устала бояться.
— Но вы напуганы.
— Страх — это естественная реакция человека на то, что ему неизвестно. — Жадный блеск зазубренного лезвия. — Я никогда раньше не умирала.
Маленькая смерть.
Окончательная смерть.
— Желание тоже естественно, мадмуазель. Его вы также боитесь.
Злость просочилась сквозь пелену страха.
— Я не стану жертвой мужской похоти.
— И не станете умолять.
— Нет, — ответила Виктория, поджав губы. — Я не стану умолять.
— Мужчина может заставить женщину умолять, мадмуазель.
Ради наслаждения. Ему не было нужды добавлять.
Горячая кровь прилила к ее щекам.
— Некоторых женщин, возможно. — Она демонстративно вздернула подбородок. — Я не такая, как они.
— Мы все такие.
— Мужчины не умоляют о сексуальной разрядке.
Отец научил ее этому. Женщины слабы, мужчины — нет.
Женщины расплачиваются за последствия своих желаний, мужчины — нет.
— Я умолял о сексуальной разрядке, мадмуазель.
Виктория уставилась на Габриэля.
Тьма мерцала в его глазах.
Она вспомнила, как он избегал соприкосновения с ее рукой, когда она брала шелковую салфетку.
«Если бы я не предложил цену за вас, мадемуазель, вы умерли бы намного худшей смертью, чем любая смерть от сулемы».
Виктория решила докопаться до истины.
— Этот мужчина, который, как вы думаете, направил меня в дом… в ваш дом… — Габриэль молча ждал, пока она закончит свою мысль. — …Был тем самым человеком, который заставил вас умолять?
— Да, — резко ответил он.
Ожидая ее осуждения.
Возможно, полгода назад она так бы и сделала.
— И вы думаете, что этот мужчина будет… совершать… определенные действия… чтобы заставить меня умолять.
— Если вы покинете этот дом.
— Почему?
Почему мужчина, о котором она ничего не знала вплоть до сегодняшней ночи, хочет причинить ей вред?
— Люди убивают по многим причинам. Некоторые из-за денег. Для других это спорт. А некоторые, мадмуазель, убивают просто потому, что могут.
Кровь отхлынула от ее лица.
За последние шесть месяцев она видела, как респектабельные мужчины издевались над нищими, как благовоспитанные леди оскорбляли проституток, как дети дразнили других детей, у которых не было обуви или новой одежды.
Они это делали просто потому, что могли.
Виктория усилием воли овладела собой.
— Вы сказали, что он убьет меня, а не изнасилует ради собственного удовольствия.
— То, что он делает, не имеет никакого отношения ни к удовольствию, ни к наслаждению. — Не было даже намека на удовольствие или наслаждение в глазах Габриэля. Что этот человек сделал с ним? — В конце концов, он убьет вас.
— Он не убил вас.
— Это не входило в его планы.
Изнасилование. Смерть.
Laissez le jeu commencer.
Давайте же начнем игру.
Когда же она закончится?
Виктория пыталась подстроиться под холодную логику Габриэля.
— Но моя смерть была бы частью этого плана.
— Да.
— Потому что моя жизнь несущественна, — повторила она его слова.
Зазубренное серебряное лезвие ножа согласно блеснуло.
— Да.
Желтые, оранжевые и голубые языки пламени яростно вспыхивали внутри камина из атласного дерева.