Глава 7
Ник уехал за три мили от города и остановил машину на песчаном берегу Энджел-Бич. Место было уединенное – чтобы туда попасть, им пришлось открыть ворота из железных прутьев. Делейни неплохо знала это место. Густой лес соседствовал здесь с белым песком, и все это принадлежало Генри.
Ник прислонился к капоту «мустанга» и поставил одну ногу на бампер. Потом вынул из упаковки две банки пива и поставил на капот возле себя.
– Ты когда-нибудь пила пиво?
Он открыл обе банки и протянул одну Делейни.
Генри давал ей как-то пробовать пиво из своей бутылки.
– Да, конечно, все время пью.
Ник прищурился и взглянул на нее сквозь ресницы.
– Все время, говоришь?
Он поднес банку ко рту и сделал большой глоток.
Глядя на него, Делении тоже отпила из своей банки. И тут же отвернулась, чтобы скрыть гримасу. Она посмотрела на Лейк-Мэри. Озеро лежало в двадцати футах отсюда. Лунный свет прочертил на черной ряби мерцающую серебристую дорожку.
Полная луна стояла над самой водой. Казалось, по лунной дорожке можно перейти с одного берега на другой, не замочив ног, и попасть в какое-то неведомое экзотическое место. Кожу Делейни щекотал прохладный ветерок, но ей не было холодно.
– Насколько я понял, ты не хочешь учиться в университете штата Айдахо.
Делейни снова повернулась к Нику. На его темных волосах блестел лунный свет.
– Нет, я не хочу сразу поступать в колледж.
– Так не поступай.
Делейни рассмеялась и глотнула еще пива.
– Ну да, когда это было, чтобы мои желания принимались в расчет? Генри даже не спросил, какие предметы я хочу выбрать этой осенью. Он просто записал меня и за все заплатил.
Некоторое время Ник молчал, но Делейни могла не спрашивать, о чем он думает, – все было и так понятно. Нику все годы учебы в колледже приходилось работать, чтобы заплатить за привилегию, которую Делейни отец навязывал насильно.
– Пошли старика в задницу, – сказал наконец Ник. – Я бы послал.
– Да, я знаю, ты бы послал, а я не могу.
Он поднял банку и спросил:
– Почему?
Потому что у нее всегда было чувство, что она в долгу перед Генри, потому что он вытащил их с матерью из крошечного трейлера на окраине Лас-Вегаса.
– Просто не могу.
Делейни окинула взглядом темный силуэт гор и только тогда снова посмотрела на Ника.
– Так странно, – сказала она. – Вот уж не думала, что мы с тобой будем пить вместе.
– Это еще почему?
Она посмотрела на него как на бестолкового.
– Потому что ты – это ты, а я – это я.
Делейни выпила еще пива.
Ник прищурился.
– Хочешь сказать, что ты дочка мэра, а я его внебрачный сын?
Делейни удивила его прямота. Большинство людей, которых она знала, не выражались вот так, напрямик. Они целовали воздух над твоей щекой и говорили, что ты прекрасно выглядишь, тогда как на самом деле думали совсем другое.
Делейни попыталась представить, каково это, быть таким свободным.
– Ну, я бы не стала это так формулировать.
– А как бы ты сформулировала?
– Вообще-то я имела в виду, что твоя семья меня ненавидит, а моей семье до тебя дела нет.
Ник запрокинул голову и почти осушил банку с пивом. Потом некоторое время смотрел поверх банки на Делейни и только после этого поставил ее на капот.
– Все не так просто.
– Да, конечно. Большую часть жизни ты занимался тем, что мучил меня.
Ник криво улыбнулся.
– Я никогда тебя не мучил. Хотя, наверное, иногда дразнил.
– Ха! Когда я училась в третьем классе, ты сказал, что Реджи Овертон крадет маленьких светловолосых девочек и скармливает своим доберманам. Я потом несколько лет ее боялась.
– А ты большую часть жизни ходила, задрав нос, с таким видом, будто от меня воняет.
– Ничего подобного!
Делейни сомневалась, что она вообще на кого бы то ни было когда-нибудь смотрела с таким выражением.
– Да-да! – заверил ее Ник.
– Тогда почему ты меня сегодня поцеловал?
Ник посмотрел на ее губы.
– Из любопытства.
– Тебе было любопытно, позволю я или нет?
Ник хмыкнул и перевел взгляд на длинный ряд пуговичек на платье Делейни.
– Нет, – сказал он с таким видом, будто мысль об отказе ему и в голову не приходила. Потом снова посмотрел ей в глаза. – Мне было любопытно, такая ли ты сладкая на вкус, как на вид.
Делейни глотнула еще пива для храбрости, вытянулась во весь рост и только потом спросила:
– Ну и что ты думаешь?