Особенно,... 
23 
Она взглянула на кинжал.
— Я раню его, и он убьет меня прежде, чем вновь обретет способность спокойно рассуждать. И моим мучениям придет конец.
Подол аметистового платья чуть шевельнулся от сквозняка и легко закружился вокруг ног Арианы.
«Да я просто сошла с ума! Он отнимет кинжал и изобьет до полусмерти.
Ну нет. Я перехитрю его — буду тянуть время, пока его не одолеют похоть и эль. А потом нанесу удар.
И он вонзит мне клинок прямо в сердце. И тогда — конец.
Нет, ничего не получится. Я совсем потеряла голову от отчаяния».
Но Ариана не слушала увещевания этого внутреннего голоса, как не обращала внимания на ласкающуюся ткань Серены. Ей было не впервой бороться с противоречивыми чувствами в своей душе. Слишком многое довелось ей пережить в ту ужасную ночь, когда она лежала беспомощная, придавленная огромным потным телом Джеффри.
Да лучше умереть, чем еще раз пережить такое!
«И смерть будет почти мгновенной».
От этой мысли ей стало немного легче. Саймона задерживают тосты и пожелания, и он вынужден пить вместе с пирующими, чтобы ненароком не оскорбить кого-нибудь отказом. Но она была уверена, что в нужный ей момент он быстро совершит то, что ему суждено, — вонзит клинок ей в сердце.
Никто не смог бы сравниться с Саймоном в ловкости и быстроте. Даже Джеффри Красавец, который всегда побеждал в схватке с двумя и даже тремя рыцарями.
«Никто не будет винить Саймона в том, что случится, — жена пыталась его убить, а он лишь защищался».
То, что Саймон не пострадает и его не обвинят в убийстве, было почему-то важно для Арианы. По-своему он был добр к ней во время их путешествия, и она не могла этого не оценить. Его доброта ничуть не напоминала угодливое подобострастие вассала, пытающегося добиться расположения у хозяина, — он просто ясно сознавал, что она не обладает, подобно ему, достаточной силой и выносливостью, необходимыми для трудного пути. В его заботе о ней чувствовалось большее, нежели просто вежливость рыцаря по отношению к знатной леди.
Звук приближающихся шагов в холле прервал ее размышления.
— Кто здесь? — спросила она.
От внутреннего напряжения голос ее прозвучал хрипло, даже резко.
— Ваш муж, миледи. Могу я войти?
— Еще слишком рано, — не подумав, поспешно ответила Ариана.
— Слишком рано?
— Я… я еще не готова.
Саймон рассмеялся, и в его голосе послышались дразнящие нотки. Этот смех затронул в душе Арианы струны, о существовании которых она раньше не подозревала.
— Я с удовольствием помогу тебе подготовиться самым тщательным образом, — вновь послышался глубокий, звучный голос Саймона. — Открой же мне дверь, соловушка.
Ариана хотела было вложить кинжал в ножны, но вдруг вспомнила, что корсаж зашнурован, да и нет пояса, к которому их можно было бы прицепить.
«Куда же спрятать кинжал? Пресвятая Дева, куда его спрятать?»
В отчаянии она заметалась по комнате в поисках подходящего места для острого клинка — его следовало спрятать так, чтобы она смогла легко дотянуться до него, лежа в постели. Он должен быть у нее под рукой в нужную минуту.
Взгляд ее случайно упал на полог кровати, который с одной стороны поддерживал витой шнур, — это было то, что она искала. Ариана лихорадочно сунула кинжал в складки полога и бросилась к двери.
— Ариана, я жду.
Голос Саймона звучал требовательно и настойчиво — было ясно, что его не остановит никакое препятствие на пути к спальне своей жены.
Трясущимися руками Ариана отперла наконец дверь.
— Моя комната для тебя всегда открыта, — тихо произнесла она, не отрывая взгляда от пола.
— Одно твое слово отказа крепче самых хитроумных замков, — возразил ей Саймон.
Ариана молчала, боясь взглянуть ему в лицо.
— Если я так уж противен тебе, тогда почему, скажи на милость, ты призывала всех Посвященных в свидетели моей невиновности во всем, что случится с нашим браком? — мягко спросил Саймон.
— Ты… ты совсем не противен мне, — пролепетала Ариана.
— Ну, тогда подними на меня глаза, соловушка.
Глубоко и прерывисто вздохнув, Ариана наконец отважилась встретиться взглядом с черными непроницаемыми глазами своего мужа.
И тут же вскрикнула от удивления: на плече Саймона сидел огромный котище. Длинные гибкие пальцы Саймона ласково почесывали его под подбородком, и кот издавал благодарное урчание, напоминавшее шуршание дождя по лужам. Он втягивал и вновь выпускал когти, что являлось признаком высшей степени кошачьего блаженства. Острые когти впивались в рубашку, слегка царапая кожу, но Саймон не выказывал ни малейшего раздражения. Он продолжал поглаживать кота, глядя в широко распахнутые дымчатые глаза своей невесты.
23 
