36 
Она садилась у окна в надежде увидеть Бруно. Думаю, он знал, что она сторожит его, но никогда не поднимал глаз на ее окно.
Однажды я сказала ему:
— Кезая смотрит, как ты проходишь мимо. Если бы ты посмотрел на ее окно и улыбнулся, это ее подбодрило бы.
Он холодно посмотрел на меня:
— Она порочная женщина.
— Она твоя мать, — напомнила я ему.
— Я не верю.
Губы его плотно сжались, в глазах был лед. И я поняла, что он заставлял себя не верить. Он не смел верить этому. Он так долго жил с мыслью о том, что он был не такой, как все, что не мог допустить, чтобы стало иначе.
Я попыталась как можно мягче внушить ему:
— Надо смотреть правде в глаза, Бруно.
— Правде! Так ты называешь слова, произнесенные порочным монахом и распутной служанкой?
Я не стала говорить ему, что слышала их беседу с Амброузом за несколько минут до того, как убили Ролфа Уивера.
— Это ложь! — истерично закричал Бруно. — Ложь, ложь, все ложь!
Я подумала, что он в чем-то похож на Кезаю. Она боялась встретиться с людьми, а он не мог мужественно принять правду.
* * *
Как быстро человек привыкает к переменам! Прошел только месяц с того дня, как последняя вьючная лошадь с сокровищами покинула Аббатство, а мы уже приспособились к нашему новому образу жизни.
Листья на деревьях совсем распустились, обильно рос папоротник, кусты зазеленели, розы в том году цвели как никогда, и матушка весь день проводила в саду. Бруно помог ей сделать теплицу для выращивания лекарственных трав, потому что Амброуз передал ему свои знания в этой области. Матушка воодушевилась такой перспективой, и Бруно работал с ней в молчании, которого она, кажется, и не замечала.
В саду Аббатства уже появились сорняки, но никто не ступал на земли монастыря, так как не знал, как будет расценен такой поступок. Каждый день мы ждали каких-нибудь событий, но, казалось, об аббатстве Святого Бруно все забыли. В конце каждого дня у наших ворот появлялось несколько нищих, по распоряжению отца в саду поставили длинную скамью, и каждый бедняк получал кварту пива и неограниченное количество фруктовых лепешек.
Однажды я сидела в розарии матушки — замечательное место, окруженное стеной, куда можно было попасть через железную калитку — и думала: «Так не может дальше продолжаться. Это временное затишье.
Скоро что-нибудь произойдет». Кезая больше не могла оставаться в своей комнате, она должна была двигаться, чем-то заниматься. Отец мой вернулся к своему обычному распорядку дня и уже не проводил так много времени в уединении и молитве. Кто-то должен был получить Аббатство. Я слышала, что король дарил монастырские земли своим фаворитам. И в Аббатстве произойдут перемены.
Размышляя об этом, я вдруг услышала, как щелкнул замок в калитке и в сад вошли Бруно и Кейт. Я заметила, что они держались за руки и говорили о чем-то серьезном. Потом они увидели меня.
— Здесь Дамаск, — излишне торопливо сказала Кейт. Я заметила, что глаза ее блестели, а выражение лица удивительно мягкое. И мне стало грустно, потому что с Кейт Бруно был совсем другим. Я почувствовала себя отторгнутой из того магического круга, куда так хотела попасть.
— В этом году розы замечательные, — сказала я. Я понимала, что они хотят побыть наедине, но я осталась на месте.
— Идите, садитесь, — предложила я. — Здесь очень хорошо.
К моему удивлению, они подчинились, и Бруно сел между нами.
Я заметила:
— Совсем как в старые времена в Аббатстве.
— И совсем не так, — резко ответила Кейт. — Это розовый сад моей тети, а не аббатская земля.
— Я имела в виду нас троих.
— Те дни давно прошли, — сказал Бруно. Я хотела вернуть те часы, когда нас было трое и я была частью этого трио. Я продолжала:
— Я никогда не забуду того дня, когда мы были в Аббатстве… все трое, и ты показал нам Мадонну в драгоценностях.
Щеки Бруно слегка порозовели. Кейт была необычно молчалива. Я догадалась, что они, как и я, думали о том моменте, когда открывалась большая железная дверь, ее скрип был такой громкий, что мог разбудить мертвого. Я вспомнила запах сырости, исходящий, казалось, от больших каменных плит, покрывающих пол, почувствовала тишину. Я сказала:
— Я часто думала, что случилось с Мадонной. Эти люди, наверно, забрали ее и все драгоценности отдали королю.
— Они не взяли ее, — ответил Бруно. — Произошло чудо.
36 
