Особенно,... 
47 
Влажный ноябрьский воздух холодил щеки. Было темно. Мне захотелось, чтобы дни поскорее стали длиннее, но эта пора наступит только после Рождества. Мои мысли вернулись к Эндерби, этому странному дому и услышанным мною голосам. Что же это значит? Кто-то скажет, что послышались голоса мне просто потому, что Эндерби был именно таким домом, где это можно было ожидать. Я знала о своей бабушке Сепфоре, которая именно в этом доме полюбила графа, и почти наверняка здесь была зачата моя мама. Этот дом имел большое значение в истории нашей семьи и, возможно, поэтому оказывал на меня такое воздействие. Моя бабушка влюбилась, разорвала свои брачные обязательства и сделала первые шаги навстречу насильственной смерти на площади французского города — и все это началось в Эндерби.
Но голоса? Я слышала их дважды. Звучали ли они лишь в моей голове? Та девочка сказала, что ничего не слышит. Однако она казалась немного рассеянной, а смех звучал негромко. Надеюсь, Софи решит не в пользу этого дома и найдет где-нибудь другой. Тогда я никогда больше не подойду к нему.
Пришла пора возвращаться домой. Скоро надо будет переодеваться к обеду. Интересно, Софи присоединится к нам? Пожалуй, она придет, так как захочет поговорить о доме. С другой стороны, она может предпочесть разговор о нем наедине с Жанной. Возможно, утром она изменит свое мнение. Будет ли Эндерби в утреннем свете выглядеть хоть немного менее зловещим? Не всегда одни и те же дома производят на разных людей одинаковое впечатление, как это происходит и с самими людьми. То, что кажется красивым для одних, не обязательно нравится другим; то же самое относится и ко злу: то, что может у одних вызывать желание избежать его, для других неотразимо притягательно.
Пересекая аллею, обсаженную кустарником, я услышала, как чей-то голос произнес: «Клодина!» — и чья-то рука схватила меня и втянула в тень кустов.
— Джонатан!
— Я видел, как ты выходишь из дома, — сказал он.
— Ну, и чего же ты хочешь?
— Чего я хочу? Глупый вопрос, не правда ли? Ты знаешь, чего я хочу и хотел всегда. Почему ты сделала это, Клодина? Почему?
Крепко сжав, он удерживал меня, не давая вырваться и увлекая все глубже и глубже в кустарник.
— Отпусти меня, Джонатан. Мне нужно идти домой.
— Сначала ты поговоришь со мной.
— О чем?
— Обо всем… о том положении, в которое я попал по твоей вине.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь.
Его губы прижались к моим. «Нет, — подумала я. — Я должна уйти. Я боюсь его».
— Ты вышла замуж за моего брата.
— Что в этом удивительного? Этот брак был намечен заранее, и, кроме того, я хотела выйти за него.
— Ты хотела меня.
— Нет. Вспомни, ты просил меня об этом и я отказала.
— Это совсем не звучало отказом.
— Я имею обыкновение говорить то, что думаю.
— Не всегда, — возразил он. — Думаешь, я не знаю? Ты дрожишь.
— Потому что ты ведешь себя нелепо. Мне это не нравится, и я хочу пойти домой.
— Звучит как речь добродетельной матроны.
— Именно так… и я намерена ею оставаться. Ты в самом деле веришь в это?
— Джонатан, я спешу домой.
— Подожди…
Почему ты вышла замуж за моего брата? Почему ты это сделала?
— Потому что люблю его и хотела, чтобы он стал моим мужем.
— Любишь его! Что ты знаешь о любви?
— Думаю, гораздо больше, чем ты.
— У любви есть много сторон, Клодина. Они нужны тебе все. Мой брат больше знает о греческих философах, чем о любви.
— Я думаю, они специально занимались этим вопросом, чтобы получить немалые знания.
Он неожиданно рассмеялся:
— Клодина, ты знаешь, я не сдаюсь.
Я пожала плечами, но он схватил меня за плечи и встряхнул.
— Ты думаешь, я откажусь от тебя из-за какого-то бредового брака?
— Ты выбрал самое неподходящее определение. Ты увлекся и забыл о здравом смысле.
Рассмеявшись, он сказал:
— С тобой мне хорошо, Клодина. Все те отвратительные месяцы я больше всего желал быть с тобой. Ночью, лежа в траве и глядя на звезды над головой, понимая, что следующий день может быть моим последним днем, я представлял тебя рядом, как ты говоришь со мной, заставляешь меня смеяться и… как мы занимаемся любовью, Клодина.
— Вместе с девицей из винной лавки?
— А, ты запомнила… Я видел, как блеснули твои глаза, когда я рассказывал тебе о ней. Я знал, что ты думаешь. Я терпел ее только потому, что мысленно представлял на ее месте тебя. Вот какие чувства я испытывал к тебе. Ты моя, Клодина. И всегда была, с того самого дня, как приехала в Эверсли… во французском платье, с французскими манерами и забавным английским произношением. Именно тогда я полюбил тебя. А теперь ты респектабельная английская леди, и я люблю тебя еще больше. Любовь растет с каждым днем, и ты не можешь ожидать от меня, чтобы я отошел в сторону и сказал: «Все кончено. Теперь она жена моего брата. Adieu, милая Клодина, ты не для меня». Нет, ты создана для меня, Клодина. Ты… и никто не остановит нас.
47 
