44 
Без нее у него вообще не будет жизни. Ему припомнился большой белый дом в престижном пригороде Вашингтона — дом, который он купил для Амелии. Там был овальный плавательный бассейн, образцовый розарий с выложенными плиткой дорожками, теннисный корт. Две горничные, садовник и повар. Когда Амелия была жива, у нее была третья, ее личная горничная. Ее гардеробная была больше, чем эта кухня. Там была гостиная с горкой из розового дерева, которая наверняка понравится Шейн, и тяжелые дамастовые шторы, которые она забракует.
Но потом Вэнс подумал, что он туда не вернется, не заставит Шейн жить с призраками. Однако сначала он расскажет ей о своей прошлой жизни и о работе. А уж тогда вчерашний день можно будет похоронить.
— Шейн…
— Садись, — велела она, разливая суп по тарелкам. — Я просто умираю от голода. Я сегодня без обеда, потому что как раз в это время торговалась за чудесный шеридановский столик. Часы мне обошлись дороже, чем рассчитывала, но я выиграла на столе и солонках.
— Шейн, мне нужно с тобой поговорить.
Она разрезала сэндвич надвое.
— О'кей, говори. Я могу слушать, говорить и есть одновременно. Ой, я возьму молоко. Даже на мой вкус этот растворимый кофе ужасен.
Она бегала туда-сюда, ставила на стол посуду, заглядывала в холодильник. Вэнс снова вспомнил свою жизнь до нее — спешка, требования, нелюбимая работа… Если ее не будет… Нет, эта мысль была ему невыносима.
— Шейн. — Он заставил ее остановиться, ухватив за руки. Она с удивлением посмотрела на него. — Я люблю тебя. Ты мне веришь? — Он больно сжал ей руки, но она не подала виду.
— Да, верю.
— Ты примешь меня таким, каков я есть?
— Да, — ответила она без малейшего колебания.
Вэнс обнял ее и зажмурился. Может быть, потом? Еще несколько часов без прошлого, без вопросов. Это не так много.
— Я должен тебе кое-что рассказать. Но… не сейчас. Сейчас я только хочу сказать тебе, что я тебя люблю.
Чувствуя его смятение и желая утешить, Шейн посмотрела на Вэнса и сказала:
— Это все, что я сегодня хочу слышать. Я люблю тебя. И что бы ты ни говорил мне потом, это ничего не изменит.
Она прижалась губами к его щеке. Он явно успокоился. Как бы ей ни было интересно узнать, что его так тревожит, она не собиралась обсуждать это в их первую ночь. Проблемы нужно решать днем.
— Садимся за стол, — сказала она, — а то все остынет. Я люблю, когда моим изысканным кушаньям отдают должное.
— Это я и делаю. — Он снова поцеловал ее. — И тебе тоже. Идем в гостиную.
— В гостиную? — Шейн удивилась, но тут же догадалась: — Ах, там, должно быть, теплее.
— Вот именно.
— Я подбросила дровишек в огонь, когда спустилась.
— Какая ты у меня умница, — с восхищением проговорил Вэнс, беря ее за руку и ведя в гостиную.
— Вэнс, мы не взяли еду.
— Какую еду?
Шейн засмеялась, хотела вернуться, но он подтолкнул ее в полупустую комнату, освещаемую светом огня в камине.
— Вэнс, суп придется подогревать заново.
— Это точно, — ответил он, расстегивая на ней рубашку.
— Вэнс! — Она оттолкнула его руку. — Не валяй дурака!
— Дурака не валяю. — И он опрокинул ее на плетеный коврик на полу.
— Но я не стану больше его разогревать, — сказала она, пока он, приподнявшись на локте, расстегивал нижние пуговицы.
— Никто тебя не осудит. — Он распахнул рубашку. — Его можно есть и холодным.
— Он будет ледяной!
— Ты что, голодная?
На щеках Шейн обозначились ямочки.
— Да! — Она подтолкнула Вэнса, и он упал на спину.
Шейн жадно стала его целовать.
Ее энергия и готовность ошеломили его. Он-то собирался сначала раздразнить ее, растревожить ее желание, но этого не потребовалось. Ее острые зубки и жадный язык воспламенили его так быстро, что он мог бы тотчас ее взять. Ее руки ласкали его голову, плечи и грудь, ища и находя точки наслаждения.
Когда он потянулся, чтобы снять с нее рубашку, то с удивлением заметил, что его пальцы дрожат. Шейн издала короткий нервный смешок.
— Не так скоро, — шепнула она ему в ухо, — не торопись.
Он чертыхнулся, но стон заглушил проклятие, когда ее губы приникли к его шее. Взаимное желание уже заявляло свои права, но она хотела довести его возбуждение до предела. Ее поцелуи делали его покорным и уязвимым, его кожа стала горячей и влажной. Он тоже ласкал ее, но словно во сне или в отчаянии. Его сила и власть подчинились ей.
44 
