121 
Его губы бережно скользили по коже Евы, наслаждаясь ее вкусом. Осторожные прикосновения языка заставляли безудержно биться ее сердце. А когда он зарылся лицом в ее маленькие груди, Ева притянула к себе его голову.
От нее пахло казенным душем и дешевым мылом, использовавшимся в управлении. И Рорку захотелось побаловать ее, смягчить солдатскую жесткость, к которой она привыкла. Поэтому его губы касались ее плоти, как бальзам, и вызывали не жар, а уютное тепло.
Ева целиком отдавалась своим чувствам, наслаждение окутывало ее, словно туман. Ее пальцы вплетались в его густые черные волосы, и туман становился рекой, а река – тихим морем блаженства… Ева вздохнула и с головой погрузилась в это море.
Рорк что-то пробормотал по-гэльски, как делал всегда, когда был особенно взволнован. Эти звуки напоминали музыку, экзотичную и романтическую.
– Что это значит? – сонно спросила она.
– «Моя душа». Ты – моя душа.
Очарованный Рорк целовал ее длинное, сухое тело, в котором жили сила и смелость. Где они прячутся? В сердце? Или второй бесплотной субстанции, которая именуется душой?..
Дыхание Евы стало неровным, и все же он не торопился, продолжая ласкать ее мучительно медленно, пока это неровное дыхание не сменилось стоном. Тугое, крепкое тело Евы затрепетало; теплое море, по которому она плыла, забурлило. Блаженство обернулось жгучей страстью, нестерпимое желание было сродни лютому голоду. Она выгнулась навстречу его губам и вскрикнула, когда внутри что-то взорвалось.
Теперь он ласкал Еву жадно, заставляя ее дрожать и гореть в огне. Сводя с ума себя и ее.
– Ну же, давай… – Тяжело дыша, Рорк ввел пальцы в ее жаркое, влажное лоно. – Я хочу следить за тобой. Скорее!
– Боже! – Тело Евы свело судорогой, и она широко раскрыла ничего не видящие глаза.
Когда она рухнула в пропасть, Рорк снова прильнул к ее губам. Их языки сталкивались, пока его дыхание не стало медленным и хриплым. А потом он неторопливо овладел ею.
Потемневшие глаза Евы, вновь обретшие зоркость, смотрели в глаза Рорка. Сквозь красную дымку страсти серебристым бархатом просвечивала любовь. Борясь со слезами, Ева приложила ладонь к его щеке. Она получила то, чего хотела. Нежность и простоту.
Когда Ева вновь испытала наслаждение, оно напоминало благословение. Рорк опустил голову и поймал губами слезу, катившуюся по ее щеке.
– Моя душа, – снова сказал он и, прижавшись лицом к волосам Евы, глубоко погрузился в ее тело.
Она лежала, уютно прижавшись к мужу. За окном стемнело. Долгий день закончился.
– Рорк…
– Гм-м? Тебе нужно немного поспать.
– Как жаль, что у меня нет таких слов, которые есть у тебя. Когда они нужны больше всего на свете, я не могу их найти!
– Я знаю, что именно ты хочешь сказать. – Он играл концами ее волос. – А теперь забудь обо всем и усни.
Ева покачала головой, приподнялась на локте и посмотрела на него сверху вниз. «Неужели это совершенство принадлежит мне?» – подумала она.
– Скажи еще раз то, что ты говорил. По-ирландски. Я хочу повторить эти слова тебе.
Он улыбнулся и взял ее руку.
– Ты не сможешь их выговорить.
– Смогу.
Все еще улыбаясь, Рорк медленно произнес то, что она просила, но взгляд Евы был серьезным. Она взяла его руку, положила к себе на грудь, потом прижала ладонь к его сердцу и повторила эти слова.
Его лицо дрогнуло, сердце гулко забилось.
– Ева, ты чудо! – хрипло прошептал он. – Слава богу, что ты есть на свете.
Ева отказалась спать, и Рорк уговорил ее поесть в постели. Она сидела, скрестив ноги, и уплетала спагетти с фрикадельками. Секс, еда и обжигающий душ сделали свое дело.
– Морано раскололся на допросе, – начала она.
– Точнее, это ты его расколола, – поправил Рорк. – Я наблюдал за тобой. Он не знал, какой это для тебя труд.
Ева уставилась в бокал и задумалась.
– Не такой уж большой. Потому что я знала, что расколю его. Но не знала, что ты был там.
– Я принимал участие в операции, и мне разрешили присутствовать. Я обожаю смотреть, как ты работаешь.
– Господи, Рорк для них это было просто соревнованием! Каждый пытался овладеть как можно большим количеством женщин. От меня потребовалось только одно: загнать Морано в угол. По его словам, во всем был виноват Данвуд, а он только пытался не уступить своему дружку. С Бэнкхед произошел несчастный случай, Клайн не умерла, а убийство Макнамары было чем-то вроде самообороны. Я смотрела на него и не видела ни порочности, ни расчетливости. Он просто пустой. Слабый и пустой. Это звучит напыщенно, но он представляет собой что-то вроде бездны, наполненной злом.
121 
