42 
– На самом интересном месте? Нет уж. Чем больше риск, тем сильнее возбуждение. Наконец-то мы нашли стоящего противника. Игра становится по-настоящему азартной.
– Я мог бы оставить счет открытым, – задумчиво сказал Кевин. – И положить туда приманку.
– Ага! – Люциус хлопнул ладонью по ручке кресла. – Тебя тоже увлекла игра? Подумай об этом во время завтрашнего свидания. Представь себе, что вы с дамой обсуждаете эту ужасную новость за бокалом вина. Она слегка дрожит, сочувствуя судьбе своих покойных сестер. И не подозревает, что скоро сама разделит ее. О боже, как это тонко! Во всяком случае, ясно одно: скучать нам не придется.
Кевин чувствовал, как виски бежит по его жилам; голова слегка кружилась, но это было даже приятно.
Совершенно успокоившись, он взял у друга сигарету и затянулся.
– Да уж, пока что такая беда нам не грозит. Я уже знаю, что надену завтра. И как буду выглядеть. Эта Моника такая же сексуальная, как ее имя… – Он помедлил, боясь разочаровать Люциуса. – Только я не знаю, смогу ли дойти до конца. Не знаю, смогу ли убить ее.
– Сможешь и убьешь. Нельзя снижать планку, – с улыбкой ответил ему Люциус. – Подумай вот о чем, Кевин. Прикасаясь к ее обнаженному телу, утопая в нем, ты будешь знать, что больше никто этого не сделает. Что ее последним ощущением в жизни будет ощущение движений твоего члена.
Кевин почесал в затылке.
– Знаешь, в этом действительно что-то есть. Во всяком случае, приятно сознавать, что она умрет счастливой.
Ледяному смеху Люциуса откликнулось громкое эхо.
Пибоди всегда старалась сбросить лишний вес и поэтому вышла из метро за шесть кварталов от дома Евы. Впрочем, у нее была еще одна причина для этой пешей прогулки. Наказание за грех. Это решение было достойно настоящего квакера. Конечно, таких понятий, как грех и наказание, в их общине не существовало – только равновесие и отсутствие равновесия. Но различия между этими понятиями были тонкими и несущественными.
Она выросла в большой небогатой семье, все члены которой верили, что каждый человек должен исполнить свое предназначение, и считали, что следует быть честным с самим собой. Пибоди тоже стремилась быть честной с самой собой и считала себя городским полицейским, который в данный момент пытается сохранить… э-э… да, равновесие.
Правда, сейчас она тосковала по родным. По взаимной любви и простоте нравов, которые царили в их семье. Черт побери, может быть, ей и в самом деле следовало взять несколько отгулов, посидеть на материнской кухне, уплетая домашнее печенье, и отдаться простым человеческим чувствам?
Ибо Пибоди действительно не понимала, что с ней творится. Почему ей грустно, почему она не находит себе места и так недовольна собой? Ведь она получила то, чего хотела больше всего на свете. Она была копом, чертовски хорошим копом и работала под началом женщины, которую считала совершенством. За последний год она многому научилась. Не просто технике, но тому, что отличает хорошего полицейского от выдающегося, который не стремится поскорее закрыть дело, а копает глубже и неравнодушен к жертвам преступлений. Который всегда помнит о них.
Пибоди знала, что с каждым днем работает все лучше, и могла гордиться этим. Кроме того, ей нравилось жить в Нью-Йорке и следить за тем, как изменяется его облик от квартала к кварталу. «Этот город полон, – думала она. – Полон людей, сил, действия». Конечно, можно было бы съездить домой и посидеть на материнской кухне, но она никогда не смогла бы снова поселиться там. Ей требовался Нью-Йорк.
Она радовалась своей маленькой квартирке, где все принадлежало ей. У нее были надежные товарищи, верные друзья и достойная уважения карьера. Она встречалась… ну да, встречалась с одним из самых красивых, умных и опытных мужчин на свете. Он водил ее в картинные галереи, в оперу, в шикарные рестораны. Благодаря Чарльзу она узнала не только другую сторону Нью-Йорка, но и другую сторону жизни.
Но по ночам Пибоди без сна лежала в кровати, смотрела в потолок и думала, почему ей так одиноко.
Ей нужно было избавиться от этого. В ее семье депрессией никто не страдал, и она не собиралась быть первой. Может быть, ей требовалось найти себе какое-нибудь хобби. Вроде росписи стекла или карликового садоводства, голографической фотографии, макраме.
«Черт побери!» – Именно так и подумала Пибоди, когда из метро выскочил Макнаб и чуть не столкнулся с ней.
42 
