62 
Печаль, нетерпение, желание, восторг. Он мог написать все, что чувствовал!
Им здесь не место, думала она, разочарованная, что Гейб запер их в комнате, где никто не может ни увидеть, ни оценить их, где они не трогают ничью душу. В углу каждой картины стояла его подпись, а под ней год. Все, что она просмотрела, было написано не более чем два года назад и не менее чем год.
Она перевернула последний холст и обмерла. Перед ее взором предстал очередной портрет, написанный с любовью.
С картины улыбался молодой человек не более чем тридцати лет, улыбался немного дерзко, словно уже успел совершить в этом мире все, что хотел. Светлые, на несколько тонов светлее, чем у Гейба, волосы, зачесанные назад, тонкое, красивое лицо. Это был небрежный этюд, написанный в полный рост. Молодой человек, вытянув и скрестив ноги, развалился в кресле. Несмотря на расслабленную позу, в нем чувствовались движение и энергия.
Лора узнала это кресло. Оно стояло в гостиной особняка Брэдли на Ноб-Хилл. А изображенного она узнала по форме лица, такой же, как у мужа. Это был брат Гейба — Майкл!
Она долго сидела, держа картину на коленях, и больше не слышала грозы. Один раз вспыхнула молния, но она ее не заметила.
Она почувствовала, что горюет по тому, кого даже не знала, испытывает чувство потери и сожаления. Гейб глубоко любил брата. Это было ясно из каждого мазка.
Не только любил, подумала она, но и уважал. Теперь ей больше, чем когда-нибудь, хотелось, чтобы муж рассказал ей о Майкле, его жизни и смерти. В наброске на мольберте, изображающем ребенка, она почувствовала ту же самую безусловную любовь.
Если он рисует ребенка, чтобы помочь себе пережить потерю брата, можно ли его за это корить? Это же не значит, что их Майкла он любит меньше! И все же ей стало грустно. Пока он не поговорит с ней, не откроет свои чувства, как делает это в каждой своей работе, она никогда по-настоящему не будет его женой, а Майкл по-настоящему не будет его сыном.
Она мягко повернула полотно лицом к стене, так же, как и остальные картины.
Когда дождь прекратился, Лора решила позвонить Аманде и пригласить ее посетить вместе с ней галерею. Если она хочет, чтобы Гейб сделал еще один шаг навстречу ей, то ей придется сделать еще один шаг навстречу ему. Она избегала посещений галереи вовсе не из-за хлопот с Майклом, а потому, что чувствовала себя не в своей тарелке в роли жены публичного человека, хорошо известного художника. Она понимала, что чувство незащищенности можно преодолеть только уверенным шагом вперед, даже если для этого требуется собрать все свое мужество.
Я повзрослела, подвела итог Лора. За последний год она научилась не только быть сильной, но быть сильной в той мере, в которой это необходимо. Может быть, она не достигла вершины, но она больше не барахталась у подножия горы, ища устойчивого положения.
Аманда легко откликнулась на предложение и даже не пожелала слушать слова благодарности. Лора повесила трубку и посмотрела на часы. Если Майкл будет придерживаться привычного распорядка, то через час он проснется и попросит есть. Можно отвезти его к Аманде... первый большой шаг... а затем поехать в галерею. Она взглянула на свои грязные джинсы. Прежде всего надо переодеться!
Она уже прошла половину лестницы, когда в дверь позвонили. Настроенная слишком оптимистично, чтобы расстроиться из-за нежданного вторжения, она спустилась открыть.
И мир обрушился у нее под ногами!
—Лора. — Лорейн Иглтон резко кивнула и прошла в холл. Она стояла и лениво осматривалась, снимая перчатки. — Ну, ну, вы безусловно, оказались в выигрыше, не так ли? — Она аккуратно засунула перчатки в желтовато-коричневую сумку из крокодиловой кожи. — Где ребенок?
Лора не могла говорить. От слов и воздуха, застрявших в легких, у нее заболела грудь. Ее рука, по-прежнему сжимающая дверную ручку, стала холодной как лед, хотя учащенный ритм сердца вибрировал в каждом кончике пальца. В памяти вдруг мимолетно промелькнуло воспоминание о том, как она увиделась с этой женщиной лицом, к лицу. Словно они говорили, только что, она вспомнила угрозы, требования и унижение.
Наконец она обрела дар речи:
— Майкл спит!
—Это хорошо. Нам надо кое-что обсудить.
После дождя воздух стал прохладнее, водянисто-голубой солнечный свет пробивался в дверь, которую Лора до сих пор не закрыла. Из сада доносился веселый щебет птиц.
Все нормально. Вполне нормально. Жизнь, напомнила она себе, не останавливается из-за чьих-то личных неприятностей.
62 
