Последние отзывы

  48  

— Ты не ответила на мой вопрос. Почему ты рассердилась, когда я назвал тебя Ангел?

— Все зовут меня Энджи. Между нами не произошло ничего такого, что давало бы тебе право называть меня как-то иначе.

— В том, что ты отдала мне свою невинность, нет «ничего такого»?

— Это должно было стать чем-то важным, — в тон ему с горьким сарказмом промолвила Энджел, — но оставило воспоминаний не больше, чем содранная коленка.

— Еще немного, и ты узнаешь, что такое предел моего терпения, — многозначительно предупредил Хок.

Энджел сощурилась и едва заметно холодно улыбнулась при мысли о том, что она узнает, где же у Хока предел.

И еще оттого, что сделала ему больно.

— Допустим, я узнаю, где предел твоего терпения. И что тогда? — небрежно спросила она. — Хок, никогда не угрожай таким людям, как я. Мне нечего терять, а значит, нечего и бояться.

— А как насчет Дерри? — ласково спросил Хок, глядя на нее.

Энджел разом обуздала пробудившееся в ней желание снова уколоть его. Как могла она забыть, что боль легко может обернуться жестокостью и что острый, словно бритва, язык может ранить до крови?

А жестокость порождает еще большую жестокость, калеча людей вокруг, разъедая их души и в конце концов уничтожая тебя самого.

Ясное сознание того, что она не извлекла уроков из прошлого, было подобно пощечине.

«Чего бы мне это ни стоило, я не потеряю себя из-за Хока, — думала Энджел. — И скорее умру, чем позволю ему причинить боль Дерри».

— Я сама стала называть себя Ангелом после автокатастрофы, когда наконец решила, что буду жить, — сказала она.

Энджел говорила тихо, спокойно, отрешенно, и Хок чувствовал, как холод сковывает его тело.

— Ангел — это живое существо, которое однажды умерло. Как я. Живое, затем мертвое, потом снова живое.

Хок отчаянно боролся с желанием заключить Энджел в объятия, но его удерживал страх, что она, как загнанный зверь, бросится на него.

Он не винил Энджел. Он жестоко обидел ее и не знал, как залечить эту рану. Он не мог предложить ей ничего, кроме жадного, из глубины души идущего любопытства, требующего ответа на вопрос: что же это за штука такая — хрупкое, иллюзорное и вместе с тем властное чувство, которое зовется любовью?

— А ради Дерри ты будешь снова спать со мной? — спросил Хок.

В его вопросе Энджел уловила больше любопытства, чем желания.

— Ты сам не хочешь меня, — ответила она, — поэтому этот вопрос не возникнет.

— С чего ты решила, что я тебя не хочу?

Хриплые звуки, сорвавшиеся с губ Энджел, едва ли можно было назвать смехом.

— От того мерзкого действа на катере ты получил не больше удовольствия, чем я, — сказала она, — так что не беспокойся. Я не наброшусь на тебя. Никаких спектаклей не будет — обещаю.

Энджел склонила голову и посмотрела на золотые часы на руке у Хока.

— Прилив начнется через двадцать минут, — деловым тоном сказала она. — Так что, будем ловить рыбу или сматываем удочки?

— Конечно, ловить рыбу.

Хок наклонился так близко, что сквозь тонкую материю платья почувствовал тепло тела Энджел. Близко, очень близко, но все же не коснулся ее.

— Ангел, ты действительно подумала, что влюбилась в меня?

Чудесная роза, которую мысленно воссоздала в своей голове Энджел, взорвалась тысячью острых осколков. Энджел вдруг почувствовала, что больше не может выносить близости Хока, повернулась и бросилась к тропе.

Каждое ее движение исторгало серебристый крик пришитых к платью колокольчиков. Нежные звуки воспринимались Хоком, как крошечные взрывы, от которых нельзя было увернуться. Они оставляли крошечные ранки, которые кровоточили.

Хок бросился за Энджел, боясь, что она поскользнется на узкой тропе и упадет, потому что ее крылья сломаны и она больше не может летать.

Но даже когда он догнал и крепко схватил ее, она как бы не заметила этого.

Хок больше не задавал вопросов. Он уже знал, что правда, высказанная Энджел, причиняет ему не меньшую боль, чем ей.

Глава 17

— Дай-ка я понесу, — сказал Хок.

Он взял тяжелую, два на два фута квадратную панель из рук Энджел. Она не возражала. Это не имело смысла, Хок был много сильнее ее.

Он равнодушным взглядом окинул подарок, предназначавшийся миссис Карей. В холл проникал слабый, словно сумеречный свет. Кусочки стекла казались темными, почти бесцветными, как обычный карандашный рисунок на дешевой бумаге.

Но вот Хок вошел в полосу света, заливавшего ступени, и панель в его руках засверкала, краски ожили, поражая буйством цветов.

  48