39 
— Будет тут всякий осел из «Трех скал» чинить наши моторы и обдирать нас в карты. Я бы и сам мотор починил.
— Ты уже неделю собирался.
— Собирался — так сделал бы, — проскрежетал зубами Маринад. — А этот шустрик решил повыпендриваться. Кто он такой, чтобы заводить тут свои порядки? Я на ранчо восемнадцать лет работаю! И нечего тут всяким молокососам учить меня жизни!
— Это кого ты называешь молокососом? — окрысился Джим. — Хочешь поцапаться, старичок? Давай, попробуй.
— Ну все, хватит. — Уилла шагнула между ними — и вовремя, потому что оба уже сжали кулаки. — Хватит, я сказала!
Она растолкала их, обожгла забияк яростным взглядом.
— Вы мне надоели, ослы. Занимайтесь лучше работой.
— Не надо меня учить, чем мне заниматься! — стиснул зубы Маринад. — Тоже учительница жизни нашлась!
— Отлично. Тогда вот что я вам скажу. Нечего тут устраивать свару, когда мы по уши в отрезанных яйцах и рогах. Иди остынь. А когда остынешь, поезжай, проверь, починили ли изгородь.
— Хэма не нужно проверять, а у меня и тут работы полно. Уилла шагнула ему навстречу. Тут коса нашла на камень.
— Остынь, я сказала. А потом сядешь в свой пикап и поедешь проверить изгородь. Если не согласен — иди собирай свои шмотки и получай расчет.
Маринад побагровел — и от ярости, и от унижения. Выслушивать такое от бабы, которая к тому же вдвое моложе его!
— Ты что, считаешь, что можешь меня уволить?
— Могу, и ты отлично это знаешь. — Она мотнула головой в сторону ворот. — Иди, пошевеливайся, ты мешаешь мне работать.
Секунд десять они смотрели друг на друга, не отводя глаз. Потом Маринад отвернулся, смачно сплюнул и зашагал к воротам. Джим облегченно вздохнул.
— Смотри, Уилла, потерять такого будет жаль. Характер у него поганый, зато какой классный ковбой.
— Никуда он не денется.
Если бы Уилла была одна, она схватилась бы за живот — внутри так все и екало. Однако виду она не подала, деловито взялась за следующий шприц.
— Поутихнет — образумится. Ты не смотри, что он на тебя так кидался. Он относится к тебе не хуже, чем к остальным.
Джим ухмыльнулся, схватил за рога следующего бычка.
— Звучит кисло.
— Это уж точно, — улыбнулась Уилла. — Характер у него паршивый. Сколько ты у него вчера выиграл?
— Долларов семьдесят. Присмотрел тут себе шикарные сапоги из змеиной кожи.
— Ты такой пижон, Брюстер.
— А как же. Надо нравиться дамам. — Он подмигнул, и все снова встало на свои места. — Может, пойдем как-нибудь потанцуем?
Это была старая шутка, она помогла снять напряжение. Уилла Мэрси никогда не ходила на танцы, и Джим это знал.
— А ты послушайся моего совета, дай ты ему отыграть эти не-счастные семьдесят долларов. — Она вытерла пот со лба и спросила: — Что это за парень из «Трех скал»?
— Джей Кей? Нормальный парень.
— Что рассказывает о ранчо?
— Да так, ничего особенного. — Джим подумал, что Джей Кей больше интересовался тем, что происходит на ранчо «Мэрси». — Ну, он рассказал, что подружка Джона Коннера переколотила всю посуду, а Джон нажрался и задрых прямо в сортире.
Все было нормально — обычные сплетни, знакомые имена.
— Сисси уходит от Коннера каждую неделю, а он по этому поводу непременно нажирается.
— Все течет, но ничто не меняется.
Они улыбнулись, по горло перепачканные кровью и навозом. Холодный ветерок обдувал им лица.
Еще минут двадцать они работали молча, общаясь при помощи жестов и нечленораздельного хмыканья. Потом устроили передышку, смочили горло.
— Маринад вряд ли хотел тебя обидеть, Уилл, — сказал Джим. — Просто ему не хватает старика. Маринад его сильно уважал.
— Знаю.
На сердце у нее защемило, и Уилла на миг прикрыла глаза.
На дороге появилось облачко пыли — должно быть, Билли возвращался из города. Надо бы найти Маринада, погладить его по шерстке, подумала Уилла. И пусть идет чинить трактор.
— Все, Джим, иди ужинать.
— Как я люблю эти слова!
У Уиллы провизия была с собой. Девушка села в свой «Лендровер» и съела сандвич с ростбифом, разглядывая дорогу, изрытую копытами и утрамбованную шинами. Дорога шла через пастбища, постепенно поднимаясь в гору. Вся равнина цвела красками осени.
Осень уже перевалила за половину, листья с деревьев почти облетели. Но в небе еще пел жаворонок — настойчиво и неугомонно. Эта знакомая музыка природы должна была бы подействовать на Уиллу умиротворяюще, но этого почему-то не произошло.
39 
