Здесь, скорее, о ненависти, глупости, непомерной гордыне и злости,... 
37 
— У него есть привычка вести себя самым неожиданным образом. Вначале он приплывает к пляжу, а затем встречает нас на улицах Полдауна.
Дорабелла согласилась с моим замечанием.
Наступил новый год, а никаких попыток вторжения не предпринималось, хотя ходило множество пугающих слухов.
Рождество прошло тоскливо. Лондон забрасывали зажигательными и фугасными бомбами, были разрушены Гилдхолл и восемь реновских[6] церквей, и хотя Лондон нес наибольшие потери, страдали и другие города.
Однако настроение со времен Дюнкерка заметно улучшилось. Мы сражались в одиночку и начали чувствовать, что можем выстоять. Жизнь текла как обычно. Мы уже привыкли экономить продукты и, кажется, до конца поняли, что должны жить, что бы ни происходило.
Чарли и Берт очень обрадовались велосипедам. Они носились по дорожкам сада и то спускались, то поднимались по горной тропинке, испытывая истинно детское наслаждение.
Пришла и ушла весна. И снова наступил июнь: два года назад говорили, что к Рождеству война закончится. Какая это была ошибка!
А мы становились с каждым днем сильнее.
Пришли известия, что Германия, даже не объявив войну, напала на Россию.
Это могло означать только одно, а именно, что Гитлер убедился в невозможности удачного вторжения в Британию.
Время шло, а Джоуэн все не возвращался.
Часть четвертая
ДОРАБЕЛЛА
ВЗЛОМ НА РИВЕРСАЙД
Когда я узнала, что люди в лодке — это Жак и его сестра, то была просто потрясена. Мне никогда не хотелось увидеть Жака вновь. Он разочаровал меня и унизил, приведя в дом Мими и притом сделав это с такой дерзкой беззаботностью, как будто это самая обыкновенная вещь — знакомить одну любовницу с другой.
Самонадеянность Жака оказалась просто невыносимой, и мне очень хотелось стереть любое воспоминание о нем. И вот он!
Я благодарила Бога, что он наконец уехал, но Симона мне очень понравилась. Она сильно отличалась от Жака, в первую очередь своей скромностью. Конечно, Жак был художником и жил в Латинском квартале, думая, что он Дега, Мане или Моне, или тот коротышка Тулуз-Лотрек. Симона походила на деревенскую девушку, готовую всегда услужить, и Том Ео говорил, что она хорошая работница и он рад, что взял ее к себе.
Мы с ней очень подружились, поскольку, как мне показалось, она чувствовала себя немного одинокой.
Несмотря на войну, я не совсем потеряла вкус к жизни. Мне нравилось поболтать с ранеными, и я с удовольствием наблюдала, как они тянутся ко мне и, может быть, даже влюбляются.
Но я все время волновалась за Виолетту. Она старалась держаться молодцом, но меня это не вводило в заблуждение. Конечно, мне хотелось, чтобы Джоуэн Джермин вернулся домой или хотя бы узнать, что с ним случилось. Даже трагическая определенность была бы лучше, чем неизвестность. Может быть, со временем Виолетта смогла смириться с ней. И к тому же, как я думала, Гордон Льюит был влюблен в нее. Я как-то никогда не понимала, что он из себя представляет. По-видимому, потому, что я никак не привлекала его. Да нет, он действительно странный человек. Какая-то глубокая тайна спрятана в нем. В конце концов, его мать убийца и сумасшедшая. А он часто ее посещает, и, следовательно, ему все время напоминают о том, какие страшные вещи происходили в усадьбе Трегарлендов.
Конечно, я убеждена, что он очень заботится о Виолетте, и был бы ей хорошим мужем. Но она любит Джоуэна и, кажется, будет любить до конца своих дней… даже если так никогда и не узнает, что же с ним случилось…
Я чувствовала, что становлюсь другой. Опыт меняет человека, и чем он богаче, тем сильнее перемена. Я уже не та молодая глупышка, которая легкомысленно бросила мужа и ребенка ради какого-то французского художника. Иногда я вдруг вспоминаю о Дермоте, о том, каким он был в Германии. Потом он никогда не был таким.
Виолетта пыталась внушить мне, что Дермот умер не из-за меня. Да, он упал с лошади. Да, он пил. Но почему? Бедняга! Бедняга Дермот! Видно, он был сильно покалечен, если решил уйти из жизни. Правда, никто не знает, что же произошло в самом деле. Себя-то я тоже убеждаю, что это был несчастный случай. Все-таки как-то успокаивает. Ну и у меня еще ребенок.
Такой лапушка. В конце концов он уже начинает любить меня. Вначале-то для него существовали только Виолетта и нянюшка Крэбтри. А сейчас все по-другому. Когда он говорит мне «мамочка», я готова удушить его в объятиях и закричать: «Маленький мой, живи! Я сделаю все, все!»
37 
