61 
— И затем, — горько произнес Раф, — я вынес тебе на конверте смертный приговор и вернул письмо.
— Что?
Раф гневно выругался.
Алана была охвачена дрожью, она не понимала, почему Раф так сердит на самого себя.
— Что ты имеешь в виду? — спросила Алана дрожащим голосом, стоило ей взглянуть в прищуренные глаза Рафа. — Почему ты называешь этот конверт моим смертным приговором?
— Он вернул тебя к Джеку Ривзу.
— Что…
— Ответ в твоих ночных кошмарах, — обрубил Раф ее вопрос.
Она внимательно смотрела в его глаза, искала в них ответ, но видела лишь себя, отраженную в прозрачной янтарности этих глаз.
— Откуда ты знаешь? — удивилась она.
— Это тоже есть в твоих видениях. — Раф поднял руки и нежно прижал их к ее лицу.
— Есть еще кое-что в этих шести днях, мой цветочек, — пробормотал он, ласково целуя Алану в губы. — Мгновение, когда ты увидела меня, узнала меня, повернулась ко мне.
Он опять поцеловал ее, на сей раз сильнее.
— Раф…
— Нет, — мягко возразил он. — Я рассказал тебе больше, чем хотели доктора. Но я подумал, это может помочь тебе узнать, что нечто другое, не только ужас, скрывается в этих шести выпавших из памяти днях.
12
Надолго повисла тишина, слышен был лишь стремительный звук далекого водопада.
Выражение лица Рафа ясно давало понять Алане, что вопросы бессмысленны. У него был такой же отсутствующий взгляд, с каким он рассказывал о том, как вел своих бойцов в пекло.
Но ее злило, что Раф что-то знал о шести страшных днях и не говорил ей об этом.
— Почему? — наконец спросила Алана. Ее голос прозвучал резко. — Почему ты не поможешь мне?
— Ты не знала, что Джек мертв. Люди сказали тебе, что он погиб. Это принесло тебе пользу?
Алана внимательно смотрела в топазовые глаза Рафа.
— Но… — начала она.
— Но ничего, — бесцветным голосом перебил он ее. — Разве известие о том, что Джек погиб, помогло тебе что-либо вспомнить?
Алана сжала кулаки.
— Нет, — ответила она.
— А пробуждение в госпитале раненной, истекающей кровью подсказало, откуда у тебя все эти увечья?
Тишина. Затем послышалось ее сдавленное:
— Нет.
— А чтение заметок о смерти Джека в каждой газете помогло тебе?
— Как ты узнал об этом? — прошептала она.
— Ты в чем-то очень похожа на меня, — просто ответил Раф.
— Но, если бы ты рассказал мне все, что знаешь сам, это помогло бы мне отделить реальность от кошмаров.
— Доктора придерживаются другого мнения. Они опасаются, что я могу рассказать тебе нечто такое, о чем ты не хочешь знать.
— Что?
— Я могу рассказать тебе, что твои ночные видения — это частички правды.
Скала, лед, ветер, что-то приподнимает ее, бросает ее в темноту, падает, она падает, а горы ждут ее внизу, ждут, чтобы изувечить ее: ненависть сжигает ее…
Алана негромко вскрикнула и сильно побледнела. Она обхватила себя руками, почувствовав, как зашевелился внутри холод кошмаров, как ужас и правда сковывают ее. Она закрыла глаза, словно желая отгородиться от видений.
Затем задумалась: а что, если эти воспоминания, от которых она отгораживается, реальность, которая преследует ее сквозь видения, правда, которая говорит ей: «Вспомни меня».
Раф потянулся к Алане, ему хотелось крепко обнять ее, успокоить.
Но лишь только его руки коснулись ее, как у Аланы тут же перехватило дыхание, и она отпрянула в сторону.
Раф мгновенно отдернул руку, но самообладание досталось ему нелегко: на скулах заходили желваки. Он взглянул на бледное лицо женщины, темные ресницы, на губы, имеющие идеальные очертания для улыбки, но вытянутые сейчас страхом в узкую полоску, на учащенно бьющуюся на шее жилку.
С беззвучными проклятиями Раф закрыл глаза. Доктора правы. Рассказы ей не помогут.
Даже могут причинить вред.
Сначала Раф боялся, что Алана вспомнит все слишком быстро, до того, как ему представится возможность заново завоевать ее любовь. Сейчас он боялся, что она не сможет вспомнить все достаточно скоро и лишь потеряет веру в себя, будет разрываться на части.
И все же Раф не мог вернуть ей память, как бы ему этого ни хотелось. Горечь понимания этого лишь углубляла морщины, обрамляющие губы, делала их более суровыми.
— Если бы мой рассказ обо всем, что я знаю про эти шесть дней, помог бы тебе не застывать при моих прикосновениях, я бы прокричал правду с вершины Разбитой Горы, — сказал Раф. Голос его звучал грубовато от сдерживаемых эмоций.
61 
