Эдвард кивнул, от волнения взял чашку, приподнял ее и опустил на место.
– Моя мама и Пэрис, мать Ральфа, дружат чуть ли не с самого детства. Поэтому волей-неволей и мне приходилось общаться с ним. Они бывали у нас по праздникам, заезжали в выходные, иногда и в обычные дни – словом, довольно часто. Потом я поступила в колледж и уехала из родительского дома. В тот период встречалась с Ральфом лишь пару раз, на каникулах, и то мельком. А сразу после выпуска… – Она замолчала, поджала губы и уставилась в пустоту перед собой, как будто забыла, о чем рассказывала и что перед ней сидит слушатель.
Эдвард чуть наклонился вперед.
– Аврора?
Она вздрогнула и взглянула на него с легким испугом в глазах.
– Тебе нехорошо? – Он коснулся ее руки – она была холодной, будто постоявшая в холодильнике банка колы.
– Нет-нет… Все нормально, – с отрешенным видом сказала Аврора.
– Что же произошло сразу после выпуска, – осторожно поинтересовался Эдвард, чувствуя, что именно с этим событием и связана самая серьезная в ее жизни беда.
Аврора глубоко вздохнула и обхватила чашку, будто вдруг озябнув и желая согреться.
– А после выпуска я повстречала одного человека, – медленно произнесла она, глядя вниз. – И вскоре стала с ним жить, а с Ральфом не виделась очень долгое время.
Последовало неловкое молчание. В голове Эдварда зажужжали вопросы. Что это был за человек? Почему ей так тяжко вспоминать о нем? Где он теперь? Чем ее обидел? Может, она до сих пор его любит? Не в силах забыть? Потому и дала себе слово не сходиться ни с кем другим? Каким надо быть болваном, чтобы отказаться от столь божественной женщины! Или отпустить ее? Или оскорбить…
За какие-то полминуты он вспомнил все, что успел о ней узнать, воспроизвел в памяти все ее слова с поразительной точностью. В первый вечер она почему-то упомянула о женщинах, которые в любые времена не боялись нарушать бессмысленные запреты. На следующий день показала свой дом, даже библиотеку и удивительную нишу. Шопен, Жорж Санд… Одна из наиболее передовых женщин своего времени… Равноправие во всех сферах общества… Свобода в любви… Голова, казалось, вот-вот взорвется от грохочущих, точно поезд на полном ходу, мыслей.
Аврора подняла глаза и спокойно проговорила:
– Я вернулась в Лондон и поселилась в этом доме два года назад. Пэрис тогда гостила у родственников под Эдинбургом, приехала домой только месяца три спустя. Мама в общих чертах рассказала ей мою историю.
Эдвард впился в нее взглядом, безмолвно спрашивая: что за историю?
Почти невозмутимо, с едва уловимыми нотками грусти Аврора продолжала, не «слыша» вопроса или пока не желая отвечать:
– Ральф крайне редко навещает мать, а если и заглядывает к ней, то на несколько минут, не больше. Поэтому-то о моем возвращении он долгое время не знал. А месяца полтора назад мы случайно столкнулись на Нил-стрит. Ральф как будто обрадовался. И на следующий же день помчался к матери, засыпал ее разного рода вопросами. Давно ли Аврора здесь? С кем? Где живет? Пэрис тут же позвонила моей маме, а та обо всем рассказала мне. – Она вздохнула, словно устав говорить про Уэстборна. – Сказать ему в лицо все, что я о нем думаю, я не могу – как-никак он сын Пэрис, в каком-то смысле все равно что родственник. Но представить себе, что мы с ним… – Она усмехнулась и покачала головой. – Нет, это просто нелепо.
– Если хочешь, я с ним поговорю, – предложил Эдвард, раздумывая, как лучше ей помочь.
Аврора приподняла руки.
– Нет-нет, спасибо. Я уж как-нибудь сама. К тому же я ведь сказала: по счастью, он не объявляется вот уже целую неделю. Наверняка все понял, не настолько же глуп.
С уст Эдварда чуть не сорвалась шутка: не желаешь прибегать к помощи мужчины все из тех же феминистских соображений? Но в голове вдруг ясно прозвучали ее слова: «У меня на этот счет свои личные соображения, даже комплексы. Мне важно чувствовать себя совершенно независимой, в том числе и материально». Он прикусил язык. Теперь, когда она объяснила, кем ей приходится Уэстборн, не оставалось сомнений: все ее горести и стремление жить одиноко и самостоятельно связаны с человеком, с которым она сошлась после выпуска. Имел ли право он, Эдвард Флэндерс, расспрашивать ее о прошлом, теребить раны в ее душе?
Аврора взглянула на него, явно намереваясь задать какой-то вопрос.
Эдвард показал всем своим видом, что готов посвятить ее во что угодно.