Ген и Ефим шли передо мной. Стемнело, луна ярко озаряла Арку — именно из-за этого мы двигались не по ней, а вдоль боковой стенки.
Впереди зиял пролом в пару шагов длиной, а дальше карниз становился шире. Оттуда было уже недалеко до корней раскиды, толстыми деревянными щупальцами обхватившей Арку. Ген как раз перемахнул через пролом и двинулся дальше. Ефим замер, потом оглянулся, облизывая губы. В свете луны было видно, как побледнело его лицо.
— Я тут не пройду, — сказал он.
— Давай, топай, — подобравшись ближе, я подтолкнул его в плечо.
— Не трогай меня!
— Да иди ты, говорю.
Я еще дважды толкнул его, и в конце концов, шумно вдохнув, старшина пересек пролом. Последовав за ним, я кинул взгляд вниз — луна озаряла холмы Донной пустыни и поблескивающую корку ила между ними. Возле Крыма гейзеров не было, лишь один бил далеко впереди, возле основания Арки.
Ген подобрался к корням. Ефим вдруг пошатнулся, я шагнул к нему и припечатал ладонью между лопаток.
— Не смотри вниз!
Расставив руки, он распластался по неровной каменной стенке и пошел мелкими шажками. Горизонтальная часть Арки начиналась локтях в пяти над нами, выбраться туда мы сможем, только когда достигнем раскиды. Ефим то и дело спотыкался, хватаясь за выступы, надолго замирал и все порывался глянуть под ноги, но каждый раз вскидывал голову, вспоминая мое предупреждение. Подталкивая его вперед, я сказал, чтобы как-то отвлечь старшину:
— Нам недалеко уже. Слышал о хинах?
— Кто это? — прерывающимся голосом спросил он.
— Секту так называют. Тех, кто на раскидах живет. Это дерево как завод: листья, сок, древесина, кора — все в дело идет. Хины одеваются в листья раскиды, склеивают их ее соком. Обувь из моченой коры делают. Живут в дуплах — у раскиды они очень большие, целые пещеры там.
— Ведь деревья землей питаются, — сказал Ефим. — Ну или водой, которая в земле, — корнями ее сосут. Не может же эта раскида корни свои в камень воткнуть.
— Нет, она ими Арку обхватывает. Только это не корни, а тот же ствол, то есть ветви. А корни с них свисают — воздушные.
— Как это? — от удивления он даже забыл, что боится высоты, и пошел быстрее.
— На них какие-то перепонки, что ли, которыми они насасывают влагу из воздуха.
— А почему хипы с этой раскиды ушли?
— Они не ушли, а спрыгнули. Хипы вообще молятся дереву, на котором живут, считают его… — я припомнил рассказы Ореста, — богиней, приютившей их на своем теле и кормящей своей плотью. И если дерево умирает, хипы кончают жизнь самоубийством. Обычно травятся — соком раскиды запросто отравиться можно, если дать ему забродить, — но эти, говорят, все спрыгнули. А может, и не все, может, побоялся кто-то, не знаю.
Ген добрался до корней, поставил на один ногу, обхватил его и обернулся к нам. Сделав знак, чтобы он подождал, я сказал старшине:
— Видишь сетки? Это и есть корни.
Едва различимые сети, длинными лохмотьями свисающие с нижней части корней, колыхались на теплом ветру.
— Ген, вверх, — прошептал я, когда мы дошли до него. — Только тихо.
Смуглый обхватил корень ногами и стал взбираться. Достигнув развилки, остановился и посмотрел вверх. Ефим неуверенно полез следом. Над Геном корни вплотную прилегали к Арке, подниматься как по трубе было уже невозможно, и смуглый достал нож.
Тихо вскрикнув, Ефим сорвался и полетел вниз, размахивая руками.
Я дернулся за ним, чтобы подхватить, но лишь скользнул пальцами по плечу. Под ногами зашелестело, затрещало… старшина, прорвав верхний слой корней, повис, будто рыба в сетке, и задергался.
— Замри! — прошипел я. — Не шевелись, идиот!
Ефим попытался встать на четвереньки, провалился еще ниже, снова запаниковал…
Я присел, едва удерживая равновесие, нащупал камень, лежащий в трещине, которая зигзагами шла от карниза по склону, вытащил его и швырнул в гетмана.
Камень ударил Ефима по затылку, он снова вскрикнул и перестал дергаться, схватившись за голову.
— Не шевелись! — повторил я.
Сверху упал завязанный узлом конец веревки — оказывается, Ген захватил с собой целый моток. Узел ткнул висящего лицом вниз старшину между лопаток, он вздрогнул, закачался в воздушных корнях.
— Медленно повернись, — приказал я. — Совсем медленно. Это веревка, возьмись за нее. Мы тебя вытащим.
— А если оно прорвется, когда повернусь? — сдавленно спросил он.