9 
На прошлое Рождество, когда она танцевала с Робертом неизбежное танго на вечеринке для сотрудников, он язвительно отметил, что ей далеко до пышности настоящих дочерей Евы. Он, как осьминог, охватил ладонями ее талию и дразнил тем, что у нее фигура девочки, а не женщины.
— Еще одно свидетельство твоего нежелания повзрослеть и принять жизнь такой, какова она есть, — саркастически заметил он.
— Я взрослая, мне двадцать два года, — сердито возразила Шарон.
— Снаружи, — согласился Роберт. — Но внутри ты все еще подросток, цепляющийся за собственные прихоти. У тебя нет даже отдаленного представления о том, что такое настоящая жизнь, настоящие чувства… настоящие мужчины.
Конечно, она возражала, но это ничего не изменило.
Справедливости ради, Шарон все же хранила в дальнем уголке памяти, что они не всегда были так враждебны друг другу, но неприязнь с годами не сглаживалась, а углублялась и крепла.
Когда Шарон была ребенком, она обожала Роберта. Это он защищал ее от неугомонных шалостей Фрэнка; он терпеливо учил ее ездить на велосипеде, запускал с ней ее первого воздушного змея и вытирал ей слезы, когда она падала и путалась в бечевке.
Но все изменилось, когда ей исполнилось двенадцать и она влюбилась во Фрэнка. Добродушие и снисходительность Роберта обернулись леденящим отчуждением, высокомерностью сноба, как только он узнал о ее чувстве к Фрэнку. И она отвечала ему истерическими вспышками обиды, заведомо обостренной антипатией, которая все более переходила в ненависть.
Чего ей меньше всего хотелось, отметила она про себя, надевая свою рабочую «форму» — кремовую шелковую блузку и прямую темно-серую юбку, — так это провести с Робертом ближайшие четыре дня под гнетом его изысканных издевательств. Но трусливый отказ от поездки был не в ее правилах — она слишком серьезно относилась к своей работе.
Собственно, одних переводов было бы недостаточно, чтобы занять все ее рабочее время — восемь часов в день и пять дней в неделю. Шарон понимала это. Глядя на своих часто куда более квалифицированных коллег, вынужденных заниматься самыми разными вопросами деятельности компании, она пришла к решению подтвердить свою ценность для бизнеса клана Дугласов не только в качестве переводчика. Вечерние курсы референтов универсальной квалификации обернулись для нее с пользой потраченным временем, поскольку она серьезно намеревалась вплотную заняться административной стороной дела.
Кому-нибудь такая работа могла бы показаться скучной, но Шарон чувствовала, что она дает необходимые знания, реальные навыки к тому, как управлять компанией. Для ее будущей карьеры это будет иметь, может быть, даже большее значение, чем прекрасное знание языков и диплом с отличием.
Чемодан, который она упаковала накануне вечером, стоял внизу в холле. Подхватив пиджак от костюма, она критически взглянула на свое отражение в зеркале.
Шарон знала, что из-за своих волос, мягких и прямых, она кажется еще младше, но все-таки и подумать не могла о том, чтобы подстричься. Фрэнк как-то сказал ей, что длинные волосы делают женщину невероятно сексуальной. Хотя Джейн, как ни странно, была с копной коротких, словно у парня, светлых кудряшек.
И яркий макияж не годится, и кожа слишком бледная, решила она. И глаза — лучшее, что у нее было, — большие, миндалевидные, окаймленные густыми темными ресницами, накрашенные тушью, выглядели бы нелепо. Нос у нее был короткий и прямой, а рот казался просто уродским. Верхняя губа была правильной формы и плавно изогнутая, а нижняя, более широкая и полная, придавала ее рту чувственность, которую она считала несчастьем и всегда старалась замаскировать матовой помадой.
Поскольку погода этой весной была не по сезону хорошей и теплой, ее кожа уже потеряла зимнюю бледность, но она все же еще носила чулки. Голые ноги, хоть и давали ощущение блаженной прохлады, по ее мнению, выглядели неуместно для деловой женщины.
Внизу Шарон сделала себе чашечку кофе и тост, но есть не смогла. Желудок уже нервно сжался — она всегда очень не любила летать.
Отец Роберта и Фрэнка, ее дядя, был пилотом-любителем. Бедный дядя Чарли… Он погиб вместе со своим другом, когда их самолет попал в сильную грозу. Она помнила, как смерть отца опустошила Фрэнка. Они вместе оплакивали его, не стесняясь внешних проявлений скорби. Роберт же замкнулся, молчаливо блуждал с застывшим как маска лицом — он казался Шарон посторонним, издалека презрительно наблюдающим за тем, как вокруг распустили нюни.
9 
