Последние отзывы

  40  

– От тебя пахнет роялем, Антуан.

– Я знаю. Это очень здоровый запах; лак и свеже-оструганное дерево. Моль его терпеть не может. Может быть, запихнём пианино в каждый платяной шкаф?

Минна удостаивает улыбкой эту шутку, отчего Антуан приходит в необычайно весёлое расположение духа.

– Хоп! Скорее налей мне кофе, дорогая! Я уже должен бежать!

Он берёт её на руки и несёт в белую гостиную с цветочками на стенах, которая всё ещё хранит банальный запах новых обоев, потому что Минна никого не принимает, а сама предпочитает спальню и особенно будуар.

– Что ты будешь делать днём, душенька моя? Взгляд Минны приобретает жёсткое выражение – не потому, что она опасается подозрений мужа, но это второе свидание, на следующий же день после первого, угрожает её покою…

– Надо пробежаться по магазинам. Но я вернусь не поздно.

– О, я знаю, что это означает! Ты заявишься домой в полвосьмого с таким видом, будто свалилась с луны, восклицая: «Как? А я-то думала, что сейчас всего пять часов!»

Минна без улыбки встряхивает головой:

– Ну, это мы ещё посмотрим!

На первом этаже маленького дома по улице Христофора Колумба её ждёт обжигающий чай, ярко разожжённый огонь в камине, где лопаются розовые головешки, и растрёпанные хризантемы во всех вазах, большие, как листья цикория… Бутерброды с икрой, слишком рано выставленные на стол, потрескались, как плохо приклеенные фотографии… Жак пришёл уже два часа назад, он выглядит куда серьёзнее, чем вчера, и Минна находит, что он изменился: в нём чувствуется какая-то значительность и искренность, что совершенно ему не идёт. «Как же мне не везёт!» – вздыхает она. И прячет дурное настроение под светской улыбкой:

– Как? Вы уже здесь, милый друг?

«Милый друг» подтверждает важным кивком – да, он уже здесь! – и слишком сильно сжимает ей пальцы. «Могу поклясться, – говорит себе Минна, – что он с трудом сдерживает слёзы… Мужчина, который плачет. Боже мой, только не это!»

– Чем вы недовольны? Я опоздала?

– Да, но это ничего.

Он помогает ей снять шубу, благоговейно принимает из её рук шляпку с приколотой камелией и бледнеет, видя, что она одета в то же платье, что вчера, и что высокий строгий воротник украшен той же мерцающей рубиновой брошью… Невыразимая тоска охватывает его душу, и он понимает, что погиб.

«Господи! – думает он. – Как же я люблю её! Это ужасно, со мной никогда не было ничего подобного… То, что было вчера, это ещё куда ни шло; но сегодня я ни на что не гожусь, я могу только плакать и обладать ею до тех пор, пока не умру… Она примет меня за хама…»

Она поворачивается к нему, раздражённая его молчанием:

– Прикажете мне развлекать вас, Жак?

Он улыбается, но в улыбке его нет прежней счастливой дерзости:

– Не смейтесь надо мной, Минна, мне чертовски не по себе.

Она торопливо подходит и дружески треплет волосы сидящего перед ней блондина:

– Но почему вы сразу не сказали? Мы могли бы встретиться как-нибудь в другой раз… Ведь есть же пневматическая почта, в конце концов!

Эта фальшивая заботливость высекает в глазах Жака опасные огоньки. Он поднимается и произносит почти грубо:

– В другой раз? Пневматическая почта? Разве я импотент? Дело не в простуде и не в мигрени. Вы понимаете, что я не могу без вас жить?

Он не владеет собой и говорит то, чего не следовало бы. Минна тут же встаёт на дыбы:

– Вы полагаете, что если не можете без меня жить, то я должна приходить сюда, когда вам вздумается?

Она не повысила голоса, но её нервный рот побелел, и она смотрит на своего любовника исподлобья, напоминая слабого зверька, который готов дорого продать свою жизнь. Он пугается и хватает маленькие холодные руки Минны в свои:

– Боже мой! Минна, мы просто сошли с ума. Что это со мной? И что я говорю? Прости меня… Всё это от того, что я тебя люблю: отсюда такая боль. Мне мучительно больно думать о тебе – такой, как ты была вчера и какой будешь сегодня… Ну скажи же, что это так и есть! Ты лежала вчера на постели, утомлённая, бледная, и волосы твои почти касались пола…

Он говорит, одновременно раздевая её. От его поцелуев, от прикосновения молодого, сильного розового тела, от ореола таинственной красоты, осеняющей его в эту минуту, в чёрных глазах Минны зажигается надежда на чудо… в очередной раз! Но в очередной раз лишь он один изнемогает в экстазе, упав ничком возле неё, и Минна, глядя на него, застывшего в блаженной неподвижности, будто в объятиях сладкой смерти, чувствует, как в самых глубинных тайниках её души рождается ненависть, причины которой вполне понятны: она безмерно завидует страстному опьянению этого мальчика, обмороку его – для неё неведомому. «Он крадёт у меня наслаждение! На меня должна обрушиться божественная молния, что поразила его! Я жажду её! А иначе пусть и он лишится этого!»

  40