Особенно,... 
71 
«Да... – Яна вынимает остывшие мисочки. – Видать, хитрожопый гусь».
«А ты думала...»
* * *
«Мешок с сырыми обрезками? – директор выпучил глаза. – Килограмм десять? Зачем?» – «Затем, что так надо. Хотите, могу заплатить». Он усмехается, пожимает плечами: «Я что, похож на крохобора? Позвоню в цех, пускай наберут».
Это я похожа на честного контрабандиста.
Директор поднимает трубку, отдает распоряжение: «Да, именно обрезков. Да, сырых... Затем, что так надо. Их представитель спустится. Куда отнести?» – последний вопрос обращен ко мне. «Спасибо, – отвечаю вежливо. – Я сама».
По лестнице я спускаюсь с тяжелым мешком. Иду, пытаясь сосредоточиться на теме Печорина: дворянининтеллигент, продукт и жертва николаевской эпохи – в одном лице. Как личность герой Лермонтова шире предлагаемых ему социальных ролей. Среда, в которой он жил, направляла его энергию в ложное русло, вот почему его поступки приносили одни несчастья...
Отжав железную дверь, выхожу во двор.
На кожаном дворе собачий холод. Меня пробирает дрожь. Погрузка идет второй час. Сперва что-то не то выволокли: кажется, шкуры другого сорта. Я торчу у фуры, переминаясь с ноги на ногу – надо подкараулить момент. Чертов партнер пригнал своего перевозчика. Финский водитель прирос к своей машине, не отходит ни на минуту.
Я кошусь на серый мешок. Брезентовый, набитый под завязку. Он лежит у самого колеса. Там, куда я бросила. В принципе, никакого криминала, но – лишняя информация. Кто его знает, этого финика... Мало ли, ляпнет на таможне. Начнут выворачивать. Выпустить – выпустят, но возьмут на заметку. Это для фиников никакого криминала: просто мешок. Мешок с сырыми обрезками. Наши раскусят моментально: в лучшем случае заставят платить мимо кассы. В худшем – дадут делу ход. Поднимут документы, обратятся в Торгово-промышленную палату. При таком раскладе никакой Кузьминский не прикроет: не станет рисковать своей задницей.
Финский водитель тоже замерз. Ходит, охлопывает себя рукавицами. Какое ему дело до наших социальных ролей... Он – продукт другой цивилизации. Его социальная роль совпадает с работой. Был бы наш, давно залез бы в тепло. Я улыбаюсь дружелюбно. Киваю на теплую кабину. В ответ финн тоже улыбается, качает головой.
Схватить, забраться в кузов, протиснуться между поддонами. Мне хватило бы минут пять-десять. Начальник реализации идет мимо. «Александр Михайлович...» Он подходит с готовностью. «Есть одно дело». – «Слушаю». – «Этот мешок с обрезками, вы сами набивали...» – «Что-то не так?» – он пугается.
Честному контрабандисту нужен сообщник. У меня нет другого выхода.
«Надо спрятать вовнутрь». – «В цех?» – он смотрит недоуменно. «В фуру. Кинуть в самый угол. Но так, чтобы финик ничего не заметил. За это я заплачу вам... десять долларов».
Начальник реализации не удивляется, не спрашивает: зачем? Женщине, разъезжающей на инопланетной машине, виднее. К тому же десять долларов. В пересчете на нынешние рубли – его месячная зарплата. Он говорит: «О’кей. Сделаем». Решительно направляется к водителю, машет руками, как будто чертов финн – немой.
«Задом, разворачивайся задом!»
Финн недовольно прислушивается, бредет к своей кабине, заводит мотор. Урча, трогает с места. Начальник реализации подбирается сбоку, успевает выхватить из-под колеса. Размахнувшись, кидает в фуру. Финн разворачивается, замирает к цеху задом, ко мне передом. Ловко поддев стопку поддонов, погрузчик вздымает их до уровня бортов. Начальник реализации запрыгивает вовнутрь, кричит своим рабочим. Двое забираются в фуру – сейчас начнут перегружать. Финн тут как тут. На своем ответственном посту. Про себя я хихикаю: поздно. Мешочек-то – тю-тю!
Печорин уходит прочь. Я смотрю в его сутулую спину: лишний человек своего невинного времени.
Из-под брезента слышен голос начальника реализации: «Тащи, тащи! Да подтаскивай, твою мать, давай – к самой кабине!» Погрузчик, поводя пустыми вилами, подает назад. Шкуры свисают рваными затеками, облепляя края поддонов. Я подхожу и трогаю пальцем – осклизлую кожу. Начальник реализации соскакивает с борта, подмигивает залихватски: «Теперь сами справятся. Пойдемте. Чего вам тут стоять?»
Мы идем в цех, сворачиваем за загородку. Этот закуток – его кабинет. Щелкнув металлическими замками, я достаю хрусткую купюру: «Следующий раз надо сделать то же самое».
Ему нравится моя игра. Особенно хрусткий выигрыш. Не труд, а досуг, праздник хитрой мысли. «Позвоните за день, чтобы я был на месте». Теперь он будет играть на моей стороне.
71 
