Особенно,... 
69 
Чувствуя одновременно оправданным, и как самый сожалеющий мошенник во всей Альбе, он хлопнул дверью, скользнул задвижкой, прислонился спиной к ней и сложил руки поперек груди, словно заговаривал дверь отчего-то на много опаснее, чем просто лгущая девушка. Словно Хаос собственной персоны в данный момент был зажат в его преградах – отец непреодолимо бледно-лиловом и полыхал жаром.
-И это конец разговора,– твердо сказал он Сильвану. Но это не прозвучало так твердо, как он намеревался. По правде, его голос поднялся немного в конце, и его утверждение несло вопрошающую интонацию. Видел ли он до этого своего отца онемевшим? задумался он.
Так или иначе, у него было чувство, что выброшенная врушка в колючем кусте ничему не положила конец.
Действительно, предположил он, что вне зависимости от того что произошло, это только начало.
Был бы он суевернее, то мог бы вообразить, что слышал скрип колес судьбы, когда они повернулись.
Глава 14
Гвен негодующе быстро заговорила, когда вылезла из куста, выдергивая колючие листочки из волос. Там, где она была меньше чем двенадцать часов назад, снова на карачках на проклятом пороге.
Рассерженная, она запрокинула голову назад и пронзительно закричала: – Впустите меня.
Дверь, жестоко, оставалась закрытой. Она откинулась на пятки и заколотила кулаками в дверь. Аргумент, прорывающийся внутрь замка, был таким громким, что она знала, они никогда не услышат его за таким шумом.
Она глубоко вздохнула и размышляла о том, что она только, что сделала, думая, что сигарета пройдет длинный путь, разъясняя ее ум, и чашка крепкого кофе могла бы сейчас восстановить ее душевное равновесие.
Ладно, она признала: – Это было унизительно глупо. Она сказала самую наихудшую вещь, которую возможно говорила, гарантировавшую вывести его из себя.
Но она прошла через многое за последние двадцать четыре часа, и логика, точно не была господствующей планетой, в ее маленькой вселенной, когда Драстен повернулся спиной к ней. Эмоции, эта намного большая неисследованная планета, вызвала непреодолимое натяжение ее остроумия.
Она не имела ни какой практики с эмоциями, что бы обращаться с ними с ловкостью, и ей Богу, этот мужчина заставил ее чувствовать так много, что просто ставило в тупик.
Впервые увидев его, она стояла на верху лестницы несколько секунд, смотря на него со страхом в глазах, едва слушая разговор, идущий внизу.
Он разительно отличался от окружения в любом столетии. Даже, когда она считала его умственно помешанным, она находила его опасно привлекательным. В его естественной стихии он был в два раза неотразимее. Теперь, она знала это, он истинный лордом шестнадцатого века. Она удивилась, как она даже могла верить в другое.
Восторженная от того, что он жив и здоров, и что путешествовала сквозь время, что бы спасти его, она бросилась вниз по ступеням. Затем отец Драстена, Сильван, тот самый мужчина, которого она ошибочно приняла за Эйнштейна, обмолвился о ее возможной беременности, смущая ее. Столкнувшись с возможной беременностью, до того даже как коснулась губой к краю кружки Старбаск(компания производит кофе), она стояла, пораженная.
Не достаточно просто купить презервативы Кейсиди, ты должна использовать их.
И потом, Драстен бросил шелковую гриву через плечо и посмотрел прямо на нее, и хотя его глаза вспыхнули, словно он нашел ее притягательной, в них не отразилось искры признания.
Она ожидала это.
Она знала, он не узнает ее. Все же, ее сердце не понимало, как ужасно оно будет чувствовать, когда он обратил, этот серебристый, чувственный пристальный взгляд на нее, столь же далекий и холодный как незнакомец.
Разумно или нет, это причиняло боль, и потом он сделал этот хитро-жопое замечание о женщинах, которые соперничают за удовольствие в его постели.
После этого, словно, он ударил каждое ее нервное окончание, повернувшись спиной, отвергая ее.
Это была та точка, когда она безрассудно отреагировала. Она выпалила единственную вещь, которая, знала она, заставит его повернуться к ней снова. Она принесла в жертву отдаленные цели ради мгновенного удовольствия.
Ее привело в ужас, то, что она сделала. Не было ничего удивительного, что ее мать настойчиво с скрипящим сердцем сетовала против ее эмоциональности. Эмоции, по-видимому, делала дураков даже из гениев.
69 
