Особенно,... 
80 
– Ах, это вы? Навестить? – говорит. – А я вот приболела... На работу не хожу...
– Но?! – озаботился Бенедикт. – А что такое?
– Не знаю, голубчик. Слабость что-то... В глазах темно... Еле хожу... Да вы присаживайтесь! Я так рада! Только угостить нечем.
У Бенедикта тоже ничего с собой не было. Без приношения нельзя, это правда, но он не придумал, что бы такое подарить-то. Книгу – ни за что, с книгами расставаться – уж лучше смерть. Вот подарил сдуру «Виндадоры» Истопнику, потом так жалел, так жалел! Все представлял, какая книга-то была хорошая, да как ей на полке славно было стоять – чисто и тепло, да как она, бедная, в неприбранной избе, унылой и прокуренной, у Истопника валяется; может, на пол свалилась, а старик сослепу и не заметил; может, нечем суп прикрыть было, – он и...; а то Лев Львович, срамник, выпросил ее, забрал к себе, от людей заперся, свечку затушил и ксерокс ей делает: желаю, говорит, размножаться! есть же такие неуемные ходоки, что бабы им мало! и с козляком шутки шутят, и с собакой, прости, Господи, и с валенком! Так жалел – и головой об стенку бился, и руки заламывал, и ногти грыз; нет, никогда больше ни одной книги никому.
Цветки – а это бывает, идут к бабам в гости с цветками: нарвут в огороде чего поярче али чтоб дух от них хороший, побольше вместе сложат – и выйдет букет; вот этот букет бабе и сунут: дескать, и вы так же прекрасны, и дух от вас тоже ничего. Держите крепше и будем шутки шутить. Но зимой какие ж цветки?
Оттого-то, чтоб голову не ломать, принято, когда в гости идешь, нести ржавь, а лучше брагу, из ржави сваренную. Потому что сам же тоже пить будешь.
Польза тут двойная: брагу сразу же пить можно, а не дожидаться, пока там еще ее сварят! да процедят! да через угольки перегонят! да упарят! да уварят! да остудят! да опять процедят! – а тут готовое, пей сразу.
А второе, это если ты в гости пришел, а гости, бывает, не задалися – ну, повздоришь с хозяином, что пригласимши, али подерешься, оплюешь кого, али тебя оплюют, али еще что, – так хоть, думаешь, успел выпить, не все же пропало.
Но хозяйства своего Бенедикт давно не вел, своей браги у него не было, а вся кудеяровская, начнешь нацеживать... нет, лишние вопросы ни к чему. Вот и пришел с пустыми руками. И крюк в сенцах оставил. Взял тубарет, подсел к лежанке, на лицо сочувствие напустил: брови вверх, рот вниз. Без улыбки.
– Как живете? – Варвара слабым голосом. – Я слышала, вы женаты. Поздравляю. Замечательное событие.
– Мезальянс, – похвастался Бенедикт.
– Как это должно быть прекрасно... Я всегда мечтала... Скажите мне... скажите что-нибудь волнующее.
– Хм. А, вот: год объявили, что високосный.
Варвара Лукинишна заплакала. Да уж, веселого мало.
Бенедикт поерзал, не знал, что еще говорить. Где она книгу-то прячет? Под кроватью? Бенедикт выставил ногу, как бы невзначай, просунул под лежанку и обтрогал ногой, чего там спрятано. Вроде короба.
– Вот, знаете, читаешь в книгах: флердоранж, фата... букетик фиалок, приколотый к поясу... фимиам...
– Да, эти все на букву «ферт», – сказал Бенедикт. – На этот ферт, я заметил, ни одногошенька слова не понять. – Через валенок плохо было слышно, что за короб и где у него крышка. Вот ведь: без крюка – как без рук.
Варвара Лукинишна плакала единственным глазом.
– ...алтарь... певчие... «голубица, гряди»... паникадило...
– Да-да. Ни слова не разберешь!
Бенедикт просунул вторую ногу под кровать, наступил валенку на пятку и потянул ногу из обуви. Портянку заело – видать, слабо намотано; нет, лучше оба валенка сбросить. Ведь до чего неудобно без рук! Ну? Ведь чтоб первый валенок снять, надо вторым пятку прижать, а чтоб второй снять, надо первым отдавливать; ну а если первый снял, так он будет снятый? Чем же давить-то? Вот это вопрос научный, а ведь ни в одной книге ответа на него еще не сыскалося. А если из природы наблюдение взять, то надо ногами, как муха, – быстро-быстро друг об дружку перебирать; тогда ноги вроде как запутаются: которая первая, которая вторая; ан, глядь, обувь и слетит.
– ...ведь и юность пролетела без любви! – плакала Варвара Лукинишна.
– Да-да! – согласился Бенедикт. Теперь надо портянку отмотать: путается и мешает.
– Возьмите меня за руку, друг мой!
Бенедикт примерно решил, где у Варвары Лукинишны рука, взял это и подержал. Теперь руки заняты, ноге уж точно помочь нечем. Значит надо крутить ступней, чтоб портянка отматывалась, а что отмоталось – второй-то ногой придерживать да отодвигать. Вспотеешь, умаямшись.
80 
