Ребенок тихо вякал, она переводила взор то на него, то на нас, она теперь могла ничего не говорить, не пытаться внушить нам почтение к прекрасному, к литературе там, к языку, к страданиям каких-то вымышленных героев. Она сама дала нам лучший урок красоты и смысла жизни своим чудесным превращением из Жирафы в королеву, и мы млели от нежности и примирения, и – я помню это – все, все, бывшие тогда в гостях у нее, одновременно улыбались.
Я с тех пор видела много мам и детей, я радовалась за своих подруг, когда у всех у нас случилась общая полоса деторождения, мы ходили друг к другу смотреть на новорожденных, умилялись им, дарили подарки. Я много путешествовала и видела матерей разных стран и народов, по-разному пестовавших своих разного цвета деток. Я видела первую неумелую нежность только что родивших, измученных и счастливых женщин в роддомах, я сама переживала весь этот восторг и все эти открытия, но до сих пор образом вечной женственности передо мной возникает она – сутулая, несуразная, узкоплечая, толстоногая, близорукая, сияющая, нежная, любящая, парящая над крошечным детским тельцем Жирафа, Наталья Николаевна, Мадонна наших школьных времен.
Подарок
Ася смотрит на телефонный аппарат и не решается взяться за трубку. «Делать это все-таки или не делать?» – размышляет она. Это, конечно, можно будет расценить как приставания. Как потерю ей, Асей, своего женского достоинства. Но с другой стороны, что такого плохого в том, что хочет сделать Ася – она всего лишь хочет подарить подарок ему на день рождения, в этом и вправду нет ничего предосудительного, и она искренне хочет сделать так.
Ася думает: ведь она знает его как никто другой. Да-да, и пусть никто не спорит. Она столько лет думала о нем каждый день, а иначе ведь и невозможно было. И теперь думает каждый день – это уже привычка, ничего тут не поделаешь. И она знает точно, ну точно, что его порадовало бы. И она искала это что-то сначала в магазинах, потом на сайтах. Она уже решила, что лучше покупать подарок через Интернет. И заказывать доставку. Да. Доставку. Тому, кому подарок предназначен.
Ася почему-то сначала радовалась мысли о том, как вот она сама ходит по магазинам, выбирает этот подарок, придирчиво осматривает все возможные варианты, потом представляет себе, как он получает, распечатывает и тоже смотрит, радостно и удивленно, сразу же понимает – только Ася могла купить это вот для него, только она знала об этом его пристрастии. А потом она вдруг сникла, поняв, что, выбрав и купив, и держа в руках, нужно будет как-то и вручить. Это значит – позвонить, как-то сообщить, а если он вдруг не в духе? А если та рядом и он вообще трубку брать не будет, а если возьмет, а та рядом, и по его голосу сразу же будет ясно, что она рядом, потому что его такой родной и теплый голос в ее присутствии сразу становится чужим, визгливо-сердитым, «ну что?», «да?», «нет», и все тут, какой там подарок, какой там договориться о встрече. А так было бы хорошо самой вручить, конечно, посмотреть, как он будет улыбаться – он ведь будет, будет улыбаться, он не может ей, Асе, не улыбаться, хотя… и Ася что-то такое вспоминает и тут же сникает, в лице ее появляются страх и сомнения.
Ну да. И вообще, получится же, что она может его подвести, если вот она как-то невовремя позвонит, например, когда он ну не может с ней нормально поговорить. И вот весь этот подарок потеряет смысл, ну совсем, то есть – потому что если у него потом, после Асиного звонка, будут неприятности, то и подарок Асин его совсем не порадует, а может, и рассердит. Нет, будем действовать по-другому, решает Ася.
Ася вспоминает, как он заходил к ней в последний раз, «крайний», как он сам всегда говорит суеверно, но Асе теперь как-то каждый раз, как он заходит, кажется, что в последний. Вот они только сядут за стол, сигаретки закурят, только начнут болтать, ну всего только болтать, ну ведь она же соскучилась и ей хочется с ним поболтать, как тут же мурлычет его телефон и из трубки раздается почти такое же механическое, как булькающий этот звонок, воркование – видимо, та ищет его, она сразу же начинает его разыскивать, как только он переступает Асин порог, чутье у нее, что ли, или она все время так, вот ужас-то?
И он тут же весь как-то напрягается и становится уже как бы и не он, и начинает виновато как-то собираться. «Ну, я пошел», – говорит он, обувается, а ботинки он выбирает всегда какие-то подобные, отмечает Ася, вот сколько знаю его – всегда что-то вот такое, с ремешком и голенищем высоким, они только раз от раза всё дороже выглядят, а так, если подумать, ну всё те же кеды, как были на нем, когда она с ним познакомилась.