141 
– …потому что еще очень рано. Вы правы, брат Этьенн, я ничего общего не имею с эпической героиней, и высокопарные слова мне не идут. Я остаюсь просто потому, что жду гонца от герцога Савойского, который не отказывается помирить враждующих принцев. Когда он приедет, я тоже вернусь в Дижон к моим родителям.
Удалившись в свою комнату, Катрин провела часть ночи у окна. Луна была великолепна. За стенами замка река катила свои серебристые воды. Вся долина Соны мирно спала. Только далекий лай собак да уханье сов на деревьях нарушали ночную тишину, но Катрин чувствовала, что скоротечные минуты, которые она доживала здесь, не скоро теперь повторятся. Наступали дни сражений, тоски и страха. Теперь она была шпионкой на службе у короля Франции. До чего еще доведет ее любовь к Арно?
Возвращение Гарена
Гарен де Бразен вернулся домой в день праздника святого Михаила. Ранним утром он въехал верхом во двор своего особняка. Катрин уже не было дома, она отправилась на мессу. Впервые она изменила собору Божьей Матери и пошла в церковь Сен-Мишель, поскольку сегодня отмечался праздник Архангела. Несмотря на свою неизлечимую любовь к Арно, она все еще не забыла Мишеля де Монсальви – свою первую, самую чистую любовь, любовь почти божественную, обретшую плоть только по отношению ко второму представителю семейства Монсальви. Она не пропускала 29 сентября, чтобы пойти в церковь и помолиться за душу несправедливо убитого молодого человека, и, молясь за него, находила сладостное успокоение своей мучительной страсти.
Церковь Сен-Мишель, расположенная на самом краю города, у крепостных стен, была мрачным строением: квадратная башня возвышалась над старым нефом, боковые части были построены из дерева и кое-как восстановлены после последнего пожара. Катрин казалось, что молиться здесь легче. По обыкновению, она задержалась там немного с Перриной, и, когда вернулась домой, было уже довольно позднее утро. На оживленной улице скопились мулы и лошади, двери ее дома были широко распахнуты, целая толпа молодых учеников-переписчиков вышла из соседней пергаментной лавки и ротозейничала возле багажа. Все говорило о том, что ее муж вернулся. Это не удивило ее, так как она ожидала его возвращения со дня на день, а скорее вызвало раздражение. Катрин предпочла бы увидеться с ним позднее, подготовиться к встрече, которая неизвестно что предвещала.
В вестибюле она увидела Тьерселена, наблюдавшего, как вносили в дом большой, обитый железом сундук.
– Супруг спрашивал обо мне? – спросила она, приподнимая вуаль с лица.
Мажордом приветствовал ее глубоким поклоном и отрицательно покачал головой:
– Нет, мадам, насколько мне известно. Мессир Гарен сразу же поднялся в свои апартаменты. И я не видел, чтобы он спускался вниз.
– Давно он вернулся?
– Примерно час назад. Мадам желает, чтобы я послал предупредить его?
– Нет, не надо. Мессир Гарен не любит слишком простых платьев… – добавила она с улыбкой, показывая на свое платье из легкого белого шелка, надетого на нижнюю юбку зеленого цвета.
Быстрым шагом поднялась она по лестнице, ведущей в ее комнату. Перрина следовала за ней.
– Скорее помоги мне переодеться.
Но, войдя в комнату, обе женщины вскрикнули от изумления. Комната Катрин была превращена в нечто похожее на пещеру Али-Бабы. Вся мебель была завалена чудесными, сказочными тканями. На креслах, сундуках, табуретах, столиках переливались отливающие золотом и серебром волны разноцветной парчи, расшитой сверкающими камнями. Все это образовывало фантастический цветовой поток. С балдахина свешивался каскад белых фламандских, брюссельских, брюггских и других кружев, оттеняя снежной белизной разноцветье других тканей. Посреди комнаты стоял большой открытый серебряный ларец, полный золотых, хрустальных, нефритовых и сердоликовых флаконов, наполнявших воздух пьянящим ароматом духов.
Завороженная, Катрин остановилась посреди этого шелкового многоцветья. Перрина, раскрыв рот и сжав ладони, неподвижно стояла на пороге. Обернувшись к ней, Катрин увидела, как она склонилась в глубоком реверансе, и поняла, что приближается Гарен. В ее душе что-то дрогнуло, но она выпрямилась, сделала над собой усилие, чтобы успокоиться, проглотила слюну и, крепко стиснув в руках требник в золоченом кожаном переплете, повернулась к двери в ожидании мужа.
Перрина тотчас же ушла, и Гарен неслышно вошел в комнату. По обыкновению, он немного задержался в дверях и молча, не двигаясь, оглядел жену. Впервые он был одет не в черное, а в темно-фиолетовое платье. Рукава и борта плотно облегающей куртки были окаймлены тонким серебряным галуном. Он вошел, обнажив свою темную, коротко стриженную шевелюру, слегка тронутую сединой на висках. Он еще не успел переодеться. Его сапоги для верховой езды были покрыты пылью, худое лицо неподвижно. Никогда еще он не был так похож на статую. Он посмотрел на Катрин.
141 
