Она не знала, что, сказать еще. Несколько часов назад, поняв, что произошло, увидев рану Ива и его кровь, она осознала, как он рисковал, спасая ее и ребенка. Теперь она не могла скрывать от себя, что любит его преданно и глубоко. Но скорее всего безнадежно. Она и сейчас была уверена, что он любит Катрин. Впрочем, даже если бы он и не любил Катрин, оставались и все прочие проблемы: ее дядя, ваза.
— Мы просто не имеем права не попробовать, — донеслись до нее слова Ива.
— Попробовать...— медленно повторила она и посмотрела ему прямо в глаза. — А что, если ребенок... если наш ребенок будет похож на дядю Фернана? Будет ли он тебе так дорог тогда?
Ив смертельно побледнел, но выдержал ее взгляд.
— А что, если он будет похож на меня? — ответил он вопросом на вопрос.— Будешь ли любить его тогда ты?
Софи удивилась. Она-то, конечно, будет! Что за странный вопрос?
— Ничего не получится, Ив, — сказала она с сожалением, близким к отчаянию. — Между нами всегда будет стоять эта история с вазой и то обстоятельство, что Фернан был моим дядей. К тому же... — Она запнулась, но заставила себя договорить до конца: — К тому же мне никогда не удастся забыть, что я всего лишь заменяю женщину, которую ты любишь на самом деле, и что на мне ты женился только из-за ребенка. Тебе кажется, что если ты не можешь жениться на Катрин, то любая...
Продолжать она не могла. Рыдания перехватили ей горло, а из глаз покатились слезы.
— Если я не могу жениться на...— страшным голосом переспросил Ив, искренне пораженный. — Что за безумие, Софи! Объясни...
В этот момент из-за поворота коридора показалась Арлетта. Не замечая ни повисшего в воздухе напряжения, ни крайней ярости на лице Ива, она жизнерадостно воскликнула:
— Отлично! Я вижу, вы оба в полном порядке, и можно ехать. Ив, мы отвезем тебя домой.
Негромко выругавшись, Ив включил стоявшую на столике возле кровати лампу и протянул руку за бутылкой болеутоляющего. Как его и предупреждали, левая рука горела огнем. Проснулся он, однако, не из-за этого.
Ему приснилась Софи: слабая и беззащитная, она растерянно вырывалась из рук тащивших ее бандитов...
Он вспомнил, что пережил в ожидании врача, когда отнес ее на лужайку и послал Арлетту в медпункт. Он понял в те минуты, как дорог ему Софи — именно она, а не только их ребенок. Понял, что плевать ему на ее родство с Фернаном и на эту дурацкую историю с вазой. С каким наслаждением он разбил бы чертову вазу собственными руками! И что бы он отдал, лишь бы не увидеть тогда эту вазу и не совершить глупость, вызвав полицию!
Теперь у него не оставалось ни малейших сомнений в том, что единственный смысл его жизни — это любовь к Софи и что любить ее он будет всегда. Но как убедить ее в этом? Теперь он твердо знал, что и она любит его
Достаточно было вспомнить ее лицо, когда она увидела, что он ранен. А что касается ее идиотской фразы насчёт Катрин...
Утром он во всем разберется и все уладит. Утром... А пока... Но где же это чертово болеутоляющее?
Однако утром оказалось, что разбираться с чем бы то ни было Ив не в состоянии.
Он метался в бреду, весь мокрый от горячего липкого пота. В его распухшей руке пульсировала невыносимая боль, а беспрестанно образующийся в ране яд темно-красной полосой медленно поднимался к плечу.
9
— Здравствуй, Доминик! Что-то у тебя сегодня на редкость озабоченный вид, — приветствовала Элиза племянника, столкнувшись с ним неподалеку от его конторы.
— Еще бы, — буркнул он. — Пришлось самому возиться с завтраком, так как Катрин помчалась в Сент-Мари. Там ждали возвращения Ива, но он не приехал. И по телефону не отвечает. Может быть, его оставили в больнице?
— В больнице?
— А ты не знаешь? Вчера в Сент-Мари двое бандитов напали на Софи Дюфур, и, если бы не Ив, Бог знает, что бы они с ней сотворили.
— Боже, какой ужас! Но Ив едва ли остался в больнице. Вчера вечером я видела, как Арлетта привезла его домой. Кстати, и Софи была в машине. Они что, помирились?
— Хотелось бы верить, но...— На лице у Доминика отразилось сомнение.— То ведь была не случайная ссора. Помнишь севрскую вазу Батистена? Ив утверждает...
— Я в курсе,— перебила его Элиза.— Очень глупая история.
— Так ты знаешь?.. Ну ладно. Извини, я очень спешу.— И Доминик, расцеловав тетку, удалился.
Утро было на редкость приятным, но Элиза не обращала внимания на погоду. Мысли ее были заняты злосчастной вазой. Что за дурацкая история! Ни одна ваза в мире не стоит того, чтобы из-за нее двум влюбленным грозила разлука.