Последние отзывы

  65  

"Я пойду против царя! — кричал Илиодор. — Против всех пойду! Погибну, а пойду! С неправдою не помирюсь! Я смерти не боюсь. Г. И. Гермоген с Илиодором бросились давать интервью газетам, не делая уже разницы между «жидовскими» и «истинно русскими». Они обвиняли Синод в готовности отказаться от канонических принципов с дьякониссами, а главное — в потакательстве «веросовратителю и насадителю новой хлыстовщины», в намерении сделать Распутина священником. В действительности этого хотел Гермоген год назад, и Илиодор по его поручению учил Распутина ектениям, «но он настолько глуп, дурак, — пишет Илиодор, — что мог только осилить первое прошение: „Миром господу помолимся“…».

Саблер отвечал газетам, что вопрос о священстве Распутина не поднимался в Синоде, а в вопросе о дьякониссах Гермоген обязан подчиниться его решению. Гермоген, Илиодор и Родионов ездили за помощью к Горемыкину, но тот, хотя и навестил Гермогена, влезать в это дело отказался. Между тем Синод предписал Гермогену выехать не позднее 16 января, отказал в четырех днях отсрочки «по болезни» и предложил «прекратить обсуждение решений и действий духовной власти перед лицами, к обсуждению сего не призванными».

«Горько, горько плача», Гермоген продиктовал царю телеграмму, что всю жизнь служил он церкви и престолу, «и вот на склоне лет моих с позором, как преступник, изгоняюсь тобою, Государь, из столицы. Готов ехать куда угодно, но прежде прими меня, я открою тебе одну тайну». Боюсь, что «тайна» эта была воображаемое сожительство царицы с Распутиным. Он и ей послал телеграмму, царица ответила: «Нужно повиноваться властям, от Бога поставленным». Гермоген плюнул на телеграмму со словами: «Это — Гришкины ответы».

«Уже 17 января днем, — пишет В. Н. Коковцов, — Саблер получил от государя телеграмму Гермогена с резкой собственноручной надписью, что приема дано не будет, и что Гермоген должен быть немедленно удален из Петербурга, и что ему назначено пребывание где-нибудь подальше от центра». Саблер поехал в Царское Село, пытаясь смягчить решение, но в тот же вечер сообщил Коковцову, "что встретил решительный отказ, что все симпатии на стороне Распутина, на которого — как ему было сказано — «напали, как нападают разбойники в лесу, заманивши предварительно свою жертву в западню».

В тот же день Синод постановил епископа Гермогена за неповиновение отстранить от управления Саратовской епархией и назначить ему пребывание в Жировицком монастыре Гродненской епархии, без права посещения Петербурга, Москвы и Саратова, а иеромонаха Илиодора из Царицына «переместить во Флорищеву пустынь Владимирской епархии в число братии». Илиодор заявил, что он обратится за помощью к прибывающей в Россию делегации англиканских епископов, а его царицынские сторонники угрожали перейти в армяно-грегорианскую веру — было уже не до «канонических принципов».

М. О. Меньшиков, еще 14 января писавший в «Новом времени» о «распутице в церкви» и называвший Распутина «Хлыстовским начетчиком», уже через три дня в статье «Поменьше бы шума» задал вопрос: «Вступая на путь разных революционеров, ездивших жаловаться на родное правительство в Европу и в Америку, не подражает ли одновременно о. Илиодор и евреям, призывающим иностранное вмешательство в наши чисто внутренние дела?»

Гермогену приходили сочувственные телеграммы от графини С. С. Игнатьевой, В. М. Пуришкевича и других правых, а из Саратова сообщили, что уборщица Крестовской церкви «бабушка Параскева, узнав о гонении на епископа Гермогена, от огорчения скончалась». Никому дотоле не известная бабушка Параскева, теперь попавшая на страницы «еврейских газет», оказалась единственной жертвой «побоища благочестивых», так как Распутин все же не был ни убит, ни оскоплен, Илиодор не пострадал ни от женских ногтей, ни от драгунских кулаков, а Гермогена не свалила его «болезнь».

Сопровождавшим его в Петербург священникам велено было вернуться в их епархию, царицынский монастырь был окружен полицией, а в Саратов прибыл новоназначенный епископ Алексий. Гермогену стало ясно, что игра проиграна, и 22 января он выехал в Гродно, сопровождаемый на вокзал жандармским генералом А. В. Герасимовым, который четыре года назад был выбран для неудавшейся попытки арестовать Распутина. Вопрос же о дьякониссах и инославных христианах был отложен «до поместного собора».

Илиодор исчез еще 18 января, сообщив, что отправился во Флорищеву пустынь пешком, журналисты бросились за ним, но найти не сумели. 1 февраля в «Новом времени» появилось его письмо уже из Флорищева: «Шел ночами… В котомке за плечами нес святую библию… Отдыхал днем в самых глухих деревушках… Все время я пел псалмы и молитвы… На станции Чудово меня нашел по условному знаку нарочный владыки Гермогена и передал письмо. Горько мне было прекращать паломничество, но повеление подвижника-святителя победило меня. Я возвратился утром двадцать шестого января в четверг в Питер… и добровольно и охотно отдался в руки» властей. Порицает он далее епископа Волынского Антония за недоверие, тогда как у него «от этого подвига ноги в ступнях опухли и бедра онемели», а также наставляет погнавшихся за ним газетчиков: «Гоняйтесь, только не врите!»

  65