«Нет, это точно не сон…»
Ее крутой Шотландец продолжал строить из себя героя и при этом ругался, как пьяный матрос.
— Но, Итан, я уми…
— Ты не умрешь! — Он прижал к груди ее голову. — Только ты держись!
— Думаю… уже слишком поздно, — прошептала Мэдди. Ухватив за подбородок, он повернул к себе ее лицо. Он был бледен. Горевшие лихорадочным огнем глаза сверлили ее.
— Это не так! Черт возьми, Мэдди Маккаррик, мы еще поживем вместе. Поверь мне. — Глаза у него были влажными, капельки слез дрожали на ресницах. — Девочка моя, я так сильно люблю тебя. Это не может кончиться вот так.
Его слова пролились бальзамом на душу Мэдди, и страх покинул ее. Начали проклевываться ростки надежды.
— Держись за меня. — Две руки бережно подхватили ее. Но куда и как они могут скрыться? — Просто оставайся со мной, Мэдди, девочка моя. — Она ощутила тепло и его запах, когда он, закутав в свое пальто, взял ее на руки. Постоянные стоны, наконец, прекратились, крики стихли.
Итан понес ее, ускоряя шаг, и Мэдди услышала крик одной из монахинь:
— Зараженным запрещено покидать пределы больницы!
— Мы за пределами больницы? — Мэдди снова приоткрыла глаза и обнаружила, что они выходят наружу, в ночь…
— Движение ей противопоказано, вы убиваете ее! — крикнула другая монахиня.
Но Итану так же хотелось вытащить ее на свободу, как Мэдди — покинуть это место. Она жутко боялась умереть здесь и быть сожженной вместе с кучей других тел.
Она услышала, как Итан сказал:
— Посторонись. — Оцепенев, она смотрела, как он достал пистолет и взвел курок. — Убью любого, кто встанет на моем пути. Причем сделаю это с удовольствием.
Потом… она ощутила дуновение прохладного ночного воздуха.
— Мы едем домой, девочка, — пробормотал он, наклонившись к ней.
Как только Итан вынес ее за порог этого адского узилища, сознание покинуло ее, и она провалилась в темноту.
Глава 45
Пока Итан обертывал тело Мэдди мокрой простыней, ему было слышно, как в соседней комнате Фиона тихо переговаривалась с врачами.
Прошло два дня с тех пор, как Итан привез сюда Мэдлин.
Он просил Куина проследить за тем, чтобы его дом на Гросвенор-сквер был пуст к моменту его возвращения, но Фиона отказалась уезжать и вынудила Куина рассказать ей обо всем. Затем она собрала обширный консилиум лондонских врачей и пригласила сиделок для ухода за супругой Итана, о которой он даже не удосужился рассказать ей.
По прошествии двух дней, несмотря на усилия всех приглашенных Фионой врачей, Мэдди все еще была такой бледной, будто из ее тела выкачали всю кровь. Она тяжело дышала и металась в беспокойном сне. Сегодня вечером у нее опять был жар.
— Я сделаю все, чтобы она выздоровела, — заявил Итан врачам, но при этом знал, как низко они расценивали шансы Мэдди. А после того как он рассказал им о возможной беременности и о том, что обнаружил кровь на ее рубашке и на простыне в изоляторе, врачи решили, что она, по-видимому, потеряла ребенка, и это еще больше ослабило ее.
Фиона попыталась его успокоить:
— Не беспокойся, сынок, у нее еще будут дети, пусть только…
— Думаешь, это беспокоит меня? — вскипел Итан. — Нет, меня волнует только ее жизнь.
Тело Мэдди приняло его семя, и было готово одарить ребенком. Но его постоянное вранье отпугнуло ее, вынудило бежать прямо в ад, и сейчас она находится между жизнью и смертью.
Когда у него впервые появилось опасение, что они потеряли ребенка, внутренний голос шепнул ему: «Возможно, это из-за проклятия». Но здравый смысл подсказывал, что проклятие здесь ни при чем. Легче всего было бы свалить все на проклятие. Нет, его необдуманные поступки привели к такому развитию событий, и он вполне осознавал свою вину.
Час за часом Итан сидел у изголовья кровати, следя за тем, как поднимается и опадает ее грудь, страстно желая, чтобы она не сдавалась… еще один вдох… еще один выдох…
Между провалами в горячечное забытье, которые, казалось, длились сутками, она слышала, как Итан разговаривал с ней.
Хриплым голосом умолял ее:
— Мэдди, девочка, не покидай меня. А иногда безапелляционно заявлял:
— Тебе никогда не отделаться от меня, — и добавлял, чтобы смягчить впечатление: — Так что лучше… оставайся со мной.
Иногда начинал ругать ее, и при этом кричал так громко, что ей казалось, будто от крика сотрясалась кровать: