Пролог

15 октября 1888

Прошло два дня с тех пор, как умерла мать. Соседи не зашли, чтобы проститься с ней. Я видела, как они спешно покидают дом и дрожат, как будто страдание здесь было подобно холодной руке, выталкивающей их через парадные ворота.

Все мои мысли оставались сосредоточены на той роковой ночи. Она отпечаталась у меня в мозгу как кошмар, слишком ужасный, чтобы могла быть позабыта хоть одна деталь.

Дома было тихо. Все было так спокойно и умиротворенно, что я могла чувствовать мягкую пульсацию волн, набегающих на берег почти в четверти мили отсюда. Кошки спали у огня. А потом мать стемительно ворвалась. Она была не одета и с растепанными волосами.

"Мэйрин", прокричала она. Ее глаза блестели "Я это сделала"

У меня было слишком много странных ночей с тех пор как Мать заболела, чтобы быть полностью шокированной. Спокойно, так, чтобы не спугнуть ее, я пересекла комнату, чтобы накрыть ее. Однако, когда я приблизилась к ней, я увидела, что обе ее руки были в крови. Ее большие пальцы были проколоты на обеих руках, и кровавые пятна были по всему телу. Быть обнаженной и показывать признаки кровопускания — признаки темнейшей магии. Я никогда не сталкивалась ни с чем подобным.

"Что ты сделала?" спросила я, тяжело дыша.

Вместо ответа, она приблизилась и начала гладить мое лицо. Когда я попыталась натянуть одеяло ей на плечи, она убежала от меня, вверх по лестнице. Она двигалась с неестественными силой и скоростью. Я услышала, как она выкрикивает во время бега. Она колдовала, я это знала, но ее голос был голосом сумасшедшей и был неразборчив.

У меня не было времени, чтобы взять лампу, и я, спотыкаясь на темных ступеньках, побежала следом за ней. Я нашла ее на "вдовьей площадке", на коленях, взывающей к луне словами, которых я не знала. Когда я подошла к ней, она обмякла, и, казалось, потеряла всякий интерес к тому, что она делала, и у меня появилось страшное ощущение, что ей как раз хватило времени, чтобы закончить то, что она делала, что бы это ни было. Я снова попросила ее сказать, что она сделала.

"Скоро," сказала она, "скоро ты узнаешь."

Она позволила провести себя обратно вниз по ступеням, где я смыла с нее кровь и одела в ночное платье. Она продолжала снова и снова выкрикивать свое имя, "Уна… Уна…," растягивая слова в жалобном стоне, пока повторения не утомили ее.

Вернувшись в гостиную, проходя мимо стекла, я увидела свое отражение. На моем лице был набросок, выполненный кровью. Это были знаки заклинания — вот что она делала, когда гладила мое лицо. В ужасе, я побежала к раковине с морской водой, которую хранила на кухне, для гаданий, и смыла кровь с лица как можно быстрее. Полночи я провела в попытке развеять наложенные ей чары, чем бы они были. Я сожгла розмарин и произнесла каждое очищающее и отражающее заклинание, которое знала.

На следующее утро ее кровать была пуста.

Рыбак нашел ее вчера. Ее выкинуло на берег в полумиле от дома. Она вышла ночью и вошла в воду. На ней все еще было ночное платье.

Теперь дом содрогается. Этим утром окна разбились без видимой на то причины. Зеркало в гостиной треснуло.

Могущественная Богиня, направь ее дух и сжалься надо мной, ее дочерью. Да сломаю, или потеряю навсегда я свой голос, плача над умершей. Моя мать, Уна Дойл, из Ройсила, мертва, и нечто темное заняло ее место.

— Мэйрин.

1. Предзнаменования

14 июня 1942

Призраки злы сегодня. Они разбили вазу в гостиной и опрокинули лампу. Лампа едва не задела нашего кота, Тэйди. Он убежал и спрятался под диваном. Мать сказала, что мы должны быть храбрыми и не должны плакать, и я стараюсь изо всех сил. Я не заплакала ни разу, даже несмотря на то, что призраки начали сильными ударами открывать и закрывать дверь моей комнаты. Моя младшая сестра, Тиома, не столь же храбра. Она спряталась в чулане и всхлипывает. Она не понимает, что мы должны доказать призракам, что не боимся. Только так мы сможем заставить их уйти.

— Ивана.

Наконец-то, немного тишины и покоя.

Хилари, девушка моего отца, беременна. С тех пор как она переехала к нам жить, со мной обращаются как с домашним животным или как с мебелью, как с чем-то, с чем приходилось иметь дело в то время как они готовились к появлению "настоящего" ребенка.

Среди множества ее ужасных идей, у Хилари были большие планы по ремонту. Они включали в себя размещение большого количества ковриков, покраску стен в цвет, называемый "баклажанная мечта" (также известный как "пугающий фиолетовый") и помещение нашего дивана в нечто наподобие белого мешка. Отец позволял ей делать ремонт как ее душе было угодно, и мне приходилось отступать и смотреть, как исчезало все, что было так знакомо. Несмотря на мои протесты, она наняла меня помогать ей. Казалось, все мое свободное время уходило на помощь Хилари с покраской, с ее неустанным наполнением альбома для наклеивания вырезок и с ее свадебными планами. Я чувствовала себя, как чувствует тот, кого заставили копать собственную могилу.

  1