Малыш усмехнулся:
— Только не говори, что моей сладкой Конфетке вдруг захотелось избавиться от меня.
Конфетка усмехнулась в ответ:
— Нет, я подумала о твоей пропавшей возлюбленной. Малыш откликнулся:
— Это ведь не ее вина, ее похитили, так что для меня не важно, что там случится. Я все равно хочу ее.
— Вот-вот, Малыш, я как раз об этом и говорю. — Она подмигнула изумрудным глазом и ехидным тоном закончила: — После того как индеец научит ее первобытной любви, захочет ли она тебя?
Улыбка Малыша мгновенно растаяла, загорелое лицо вспыхнуло от гнева. Он стремительно потянулся к смеющейся женщине и схватил ее за волосы. Конфетка взвизгнула от испуга и боли, когда Малыш резко притянул ее к себе, злобно наматывая длинные светлые волосы на руку.
— Ты… ты делаешь мне больно! — пожаловалась женщина, и из ее глаз хлынули слезы.
— Вот как? — огрызнулся Малыш. Он прижал к себе обнаженное тело женщины и рывком откинул ее голову назад, чтобы посмотреть в испуганные глаза. — Неужели я сделал тебе больно, а?
— Да! Да! — выкрикнула она, пытаясь вырваться, изо всех сил толкая ладонями в его грудь.
— Вот и хорошо, — сказал он. — Я очень рад. Я пришел сюда, чтобы получить удовольствие, а не выслушивать твои идиотские замечания о любви индейцев.
— Ну я же просто дразнила тебя, — сказала женщина. — Я не имела в виду…
— Не родился еще тот краснокожий, который мог бы увести женщину у меня, — сказал Малыш. — Ты слышишь, а? Ты слышишь, сука?
— Да… да, я тебя слышу, — с рыданием в голосе ответила она. — Пожалуйста!..
— Страсть и наказание. Вот в чем нуждаются женщины. Все женщины! Это держит их в узде.
Малыш отшвырнул ее так, что она ударилась о тяжелую резную кровать и упала. Конфетка лежала, всхлипывая от боли, а Малыш продолжал спокойно одеваться. Собравшись окончательно, он подошел к Конфетке и ткнул ее в ребро носком башмака.
— Вставай! — приказал он.
Конфетка осторожно подняла голову, отвела с лица волосы и посмотрела на Малыша. По ее покрасневшему лицу текли слезы. Женщина застыла от страха.
— Я сказал, вставай!
Малыш схватил рыдающую женщину и поднял ее. Она вздрогнула, когда он притянул ее к себе, не зная, что он намерен сделать.
Он поцеловал ее. Это был длинный, неторопливый, глубокий поцелуй. Конфетка больше не всхлипывала. Ее руки обвились вокруг шеи Малыша. Она прижималась к нему всем телом. Малыш успокаивающе погладил ее по спине, по светлым платиновым волосам. Он позволил ей совсем расслабиться в его теплых объятиях.
Он улыбнулся, услышав ее глубокий вздох, и, почувствовав, как она утомленно повисла на его руках, с силой оттолкнул от себя. И тут же развернулся и звонко шлепнул ладонью по голой попке. Конфетка снова завизжала и растянулась на полу.
Направляясь к двери, Малыш бросил через плечо:
— Береги себя, Конфетка!
Глава 21
Коротышка Джонс еще раз глубоко затянулся сигаретой и отшвырнул ее в темноту. Он снял старый пропотевший стетсон, тщательно пригладил короткие каштановые волосы, вытащил из-под рубахи серебряный свисток на цепочке и пошел в госпиталь Солт-Лейк-Сити.
Он открыл тяжелую двустворчатую дверь, вошел в широкий тихий коридор. В нише стены, за небольшим письменным столом сидела бледная, но приятная женщина, почти такая же тощая, как Коротышка. Или лучше сказать — тоненькая. Она посмотрела на Коротышку, который хотел было тихонько пройти мимо нее.
— Эй, погодите… постойте-ка! — окликнула она и, поднявшись, спросила: — Куда это вы вздумали пробраться, ковбой?
Коротышка остановился, робко улыбнулся сиделке и сказал:
— Да вот думал навестить одного старого друга.
— Мне очень жаль, сэр, но в такой час посетители не допускаются, — сказала сестра Митчелл, отодвигая стул и выходя из-за стола. — Бог мой, да вы хоть понимаете, что уже почти полночь? Боюсь, вам придется вернуться утром, в часы, отведенные для посещений.
— К утру его может и не быть уже здесь, — сказал Коротышка, нервно крутя в руках шляпу и переминаясь с ноги на ногу. — Мне нужно увидеть его сейчас.
— Но если вы уверены, что утром его выпишут, то зачем…
— Мэм, я не говорил, что его выпишут. — Коротышка посмотрел прямо в светлые глаза женщины.
— Ох… — Сестра понимающе кивнула. Ее пронзительный голос смягчился. — И к кому же вы пришли?
— Его зовут Древний Глаз. Это старый индеец-ют, он…
— Да, я знаю этого пациента. Он поступил к нам вчера утром, так? — Она машинально посмотрела вдоль длинного коридора, в сторону палаты Древнего Глаза. — Бедный старик все еще без сознания… — Она покачала головой. — Он не поймет, что вы рядом.