— Ты чего шумишь? — спросил Подорогин, перебирая в бумажнике доллары и кредитные карточки.
Санёк молча переступил с ноги на ногу. На дисплее кассового аппарата колыхалась малахитовая сумма покупки. Кассирша привстала.
Подорогин сложил бумажник и прихлопнул им по ладони:
— У тебя рубли есть?
— У меня? — удивилась кассирша.
— А что? — поднял голову Санёк.
— За спирт заплати.
Девушка неуверенно и медленно села. Подорогин улыбнулся ей, указал мизинцем на Санька, с каменным лицом полезшего за деньгами куда-то под кобуру, и, заинтересовавшись, дважды прочел на жетоне форменной блузки: «Кассриша».
У дома он по обычаю припарковался возле детской площадки. Посреди забытых до весны обледенелых качелей, отшлифованных железных горок и стоявших полукругом растрескавшихся столбов с прогнутыми перекладинами — сооружения, которое дети почему-то называли «стеной плача» — горбилась снежная баба. На прошлой неделе, поругавшись с Натальей, Подорогин слепил эту бабу при бурном и посильном участии дочек и прочей восхищенно галдевшей дворовой детворы. С той поры бабе успели оторвать голову, вбить вместо веточек-рук пластиковые бутылки из-под пива «Очаковское» и обжечь со всех сторон мочой.
Склонившись к рулю, Подорогин посмотрел на окна своей бывшей квартиры.
В детской было темно, свет горел в кухне и в гостиной.
Он набрал домашний номер. На экранчике телефона появилась надпись переливчатым бисером: «Home».
— Привет, это я.
— Привет! — Наталья слегка задыхалась. Она не узнала его.
— Из кухни бежала?
— Тьфу… Это ты?
— А что — кого-то ждешь?
Она шумно выдохнула в нос.
— Знаешь что, иди в задницу.
Подорогин засмеялся.
— Я внизу. Что-нибудь нужно?
— Иди в задницу.
— Девчонки дома?
Помолчав, Наталья бросила трубку.
Подорогин поднял воротник пальто, открыл дверцу и медленно, как в воду, опустил ноги в сугроб. Под свежим снегом была бугорчатая ледяная корка.
Он включил сигнализацию и уже готовился шагнуть на расчищенный тротуар, когда увидел возле снежной бабы нетерпеливо притопывающую фигуру. Фигура расталкивала отвисшие от затвердевшей грязи полы солдатской шинели и, матерясь, сосредоточенно копошилась в ширинке. Иногда, чтобы удержать равновесие, ей приходилось упираться в снеговика плечом. Подорогин обошел джип, зачерпнул снега и слегка сжал его в пригоршнях. Обождав, пока фигура замрет на прямых ногах и в воздухе созреет облако пара от затрещавшей струи, он бросил снежком в шерстяной затылок. Послышался глухой картонный удар и вскрик, после чего, подминая под себя снежного голема, с протяжным охом фигура завалилась на живот.
Отряхнув ладони, Подорогин вошел в подъезд и с силой притопнул, сбивая с ботинок снег.
На звонок Наталья не открыла ему, он отпер дверь своим ключом. Она была на кухне. В квартире сильно, как-то с перевесом пахло лакированным деревом паркета и корицей. Со времени переезда этот запах все чаще преследовал здесь Подорогина. Впрочем, уже не столько это был запах, сколько воздух — посторонний, чужой воздух. Атмосфера для гостя. Не найдя своих тапочек, он зашел в кухню разутым. Наталья сидела у окна. Поставив локти на стол, она смотрела в синюю глубину двора и накручивала на палец волосы у виска. Подорогин сел напротив, достал сигареты и подтянул к себе пепельницу. От распахнутой форточки сквозило по полу.
— Девчонки где?
Наталья со вздохом сложила руки. Браслет и часы щелкнули по столу.
— У мамы, — ответила она, взглянув на часы.
— Зачем?
Наталья опять отвернулась к окну. Подорогин потянул носом воздух — показалось, пахнет спиртным.
— Ангина, — сказала Наталья. — У Маруськи кончается, у Маринки начинается. Что еще?
— Ничего. — Он нащупывал по карманам зажигалку.
— Раз ничего, так хватило бы и звонка. Без визитов.
— Хватило бы, — кивнул Подорогин, — если бы ты трубку меньше бросала.
Наталья устало склонила голову.
— Подорогин — ты позвонил, когда уже был здесь.
Улыбаясь, он поджег сигарету.
— Дуй в окно, — предупредила Наталья.
Во дворе в это мгновенье полыхнуло белым и прогремел раскатистый сдвоенный выстрел. Подорогин увидел свой джип, который был не вишневого, а какого-то сиреневого оттенка. Заголосили и засмеялись мальчишки. С деревьев крошилась воробьиная стая.