– Так ведь здесь начинаются неосвоенные земли, мисси, к тому же мы пустились в путь не для забавы, – мягко напомнил ей Грейди.
Внезапно возле фургона Элизабет появился Вест, он оглядел заметно погрустневшую Элизабет.
– Кажется, вы совсем не рады, что мы наконец остановились? – сказал он, ласково похлопывая свою лошадь по рыжей шее.
Бросив на него сердитый взгляд, Элизабет выпалила:
– Если это шутка, то мне совсем не смешно. Мы пробыли в дороге целую вечность, но я готова ехать до тех пор, пока мы не доберемся до города.
– Альбукерк в пятидесяти милях отсюда, – холодно парировал Вест, – и хотя я уверен, что вы осилите этот путь, у меня вовсе нет желания загнать мою кобылу Лиззи.
Элизабет не успела ответить, как он, усмехнувшись, отъехал прочь.
В тот же миг перед Элизабет предстал Таос, протягивающий ей свои огромные руки. Вздохнув, она позволила молчаливому индейцу снять себя с фургона.
В полном молчании Таос сопровождал Элизабет к берегу реки, готовый в любой момент подхватить ее, если она оступится на скользкой тропинке. Он шел совсем рядом с Элизабет, но ни разу не коснулся даже ее руки. Подойдя к самой воде, Таос невозмутимо стоял рядом с Элизабет и ушел лишь тогда, когда к ней приблизился Эдмунд.
Ужин на берегу реки нисколько не походил на приятную и обильную дневную трапезу. На этот раз не было ни цыпленка, ни ветчины, ни свежих фруктов, ни сыра, не говоря уже об охлажденном вине.
Грейди подготовил место для костра, в то время как Таос наполнил речной водой старый оловянный кофейник. Усевшись на большой валун, Вест нарезал на куски копченую свиную грудинку. Эдмунд скинул тесную обувь и, сидя в одних носках, сыпал бобы в громадный котел.
Элизабет терпеть не могла свиную грудинку. Она ненавидела бобы. Кроме того, Грейди варил такой крепкий кофе, что можно было поверить хвастливым утверждениям бородача о том, что «от такого кофе на груди вырастают волосы».
К тому времени как ужин был закончен, на лагерь опустилась непроглядная тьма.
Расставшись с мечтой о ванне, Элизабет была вынуждена ополоснуть лицо, шею и руки водой из деревянной бадьи. Забравшись в фургон, она надела шелковую ночную сорочку и растянулась на брошенном на полу одеяле. Однако, несмотря на бесконечную усталость, ей никак не удавалось уснуть. Она с тревогой вслушивалась в ночные звуки. Где-то поблизости квакал громкий лягушачий хор, забавно стрекотал сверчок, весело смеялись мужчины.
Лежа в кромешной тьме, Элизабет думала о том, что все ее спутники расположились не менее чем в пятидесяти футах от нее и что на нее может напасть и дикий зверь, и бандиты, и индейцы, а мужчины у реки даже ничего не услышат. Элизабет стало страшно, и, стиснув зубы в бессильном гневе, она вспомнила о Квотернайте.
Когда Вест узнал, что она собирается ночевать в фургоне, он, ничего не сказав, только покачал головой. А когда она хотела обратиться к Эдмунду, тот уже дремал, посапывая носом. Элизабет в полном одиночестве пошла к фургону, а Квотернайт спокойно попыхивал сигарой, попивая кофе у костра.
Дрожа от страха, Элизабет подползла к краю фургона и осторожно выглянула наружу.
Прямо перед собой она увидела освещенную лунным светом гигантскую фигуру Таоса. В одной руке он держал винтовку, в другой – кружку с кофе. Он стоял, не двигаясь, у большого камня, и только легкий ночной ветерок шевелил его черные как смоль волосы. Его большие влажные глаза настороженно всматривались в окутанную тьмой долину.
Элизабет не стала просить его остаться у фургона и посторожить ее. В этом не было нужды. Было ясно, что молчаливый гигант навахо будет охранять ее сон до самого утра.
Она облегченно вздохнула – теперь, под неусыпным взором Таоса, она будет в полной безопасности. Растянувшись на своей твердой постели, Элизабет сладко зевнула, и вдруг ей вспомнилось, как Вест спал днем после обеда. Он был похож на большого ленивого кота. Элизабет улыбнулась, но улыбка тотчас слетела с ее лица от нахлынувшего на нее чувства вины. Все ее мысли вдруг обратились к пропавшему мужу.
Задумавшись о Дэйне, Элизабет представила себе, как он лежит сейчас где-то в кромешной тьме и мечтает о ней. Может быть, он в какой-нибудь мрачной холодной пещере? Что, если он невыносимо страдает от жестокой раны? Должно быть, он чувствует себя беспомощным, всеми забытым, и ясная светлая улыбка, которая так нравилась Элизабет, навсегда исчезла с его лица…