Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
110 
— Командир особой роты наркомата государственной безопасности капитан Князев!
— Документы! — потребовал он.
Я достал удостоверение. Он рассмотрел и хмыкнул:
— Эмблемы летные!
— Для секретности! — соврал я.
— Да ну! — усмехнулся он.
Я полез в кобуру. Стоявший рядом солдат прицелился мне в лицо. Я осторожно, двумя пальчиками достал «глок» и положил его в ладонь старлея.
— Читай!
Он пробежал глазами надпись, и лицо его вытянулось.
— Много видел таких, старлей?
— Легкий какой! — сказал он, взвешивая «глок» на ладони. — Как детский!
— Новейшая разработка. Смотри! — Я забрал пистолет и выщелкнул обойму. — Пятнадцать патронов, ствол нарезной, в конструкции корпуса применена ударопрочная пластмасса. Оружие специальных подразделений.
— Почему вы без знаков различия? — спросил он, но, было видно, уже для проформы.
— Диверсантам без нужды. Мы пробирались в тыл веев, а вы дорогу загородили. Что здесь, кстати, происходит?
Старлей кивнул солдату и повернулся к толпе. Солдатик взял ружье на ремень, его примеру последовали другие. Я встал рядом со старлеем и за спиной сделал знак. Из грузовиков посыпались мои бойцы и неспешно стали растекаться по площади, беря охрану в кольцо.
— Вот! — сказал старлей, показывая на толпу. — Не хотят зерно сдавать!
— Сдавать или продавать? — уточнил я. Перед отъездом из Петрограда Зубов просветил меня насчет политики Союза на оккупированных территориях.
— Продавать, конечно! — поправился старлей, но его оговорка показалась мне не случайной.
— Отчего не продаете? — спросил я ближайшего ко мне вея, старика с седой бородой. Мои солдаты потихоньку сжимали кольцо, требовалось чуток потянуть.
— Сами посудите, ваше благородие! — встрепенулся старик. — Поначалу-то объявили: рубль за пуд! Мы обрадовались: цена хорошая! А они приехали и вот что дают! — Старик полез в карман и достал бумажку. На красном фоне мятой купюры красовался профиль Ленина.
— За зерно положено платить золотом! — удивился я. — Приказ Верховного главнокомандующего!
— Мне выделили советские деньги! — стушевался старлей.
Глазки у него забегали, и я понял, что дело нечисто.
— Тем же приказом категорически запрещено обижать мирных жителей, чинить над ними насилие и произвол! — сказал я громко. — Здесь почему-то наблюдается обратное. (Мои солдаты уже стояли рядом с охранниками.) Вынужден арестовать вас, старший лейтенант!
— Меня?
Его рука дернулась к кобуре, но я перехватил ее и выкрутил. Он завертел головой, ища помощи, но его солдат уже вязали. Подскочивший Рик скрутил руки и старлею.
— Пойдете под трибунал! — пообещал я. — А если выяснится, что кто-либо из ваших подчиненных…
— Господин офицер! Ваше благородие! — Сквозь толпу пробивался встрепанный мужичок. — Они мою дочку сильничали!
— Кто? — спросил я, зверея. У каждого свой бзик, я ненавижу насильников. Их даже в зонах не жалуют.
— Этот! — Мужичок указал на одного из солдат. — Пришел такой вежливый, культурный. «Я, — говорит, — сам хлебороб, уважаю крестьянский труд». Попросил дочку гумна показать, дескать, какие они у нас. Она и повела, а потом гляжу: бежит в слезах и платье порванное… Кто теперь на ней, порченой, женится?
Я сделал знак, насильника подвели ближе. К моему удивлению, им оказался худенький лопоухий солдатик. Никогда б не подумал!
— Я… — Он лихорадочно облизывал губы. — Я хотел по-хорошему… Сказал ей, что она красивая, что женюсь после войны. Она сама меня поцеловала, я распалился… Я не хотел…
«Все так говорят!» — озлобился я.
— Повесить!
— Товарищ капитан! — Он рухнул на колени. — Ради бога! Я женюсь! Честное слово!..
Солдаты вздернули приговоренного на ноги.
— Ваше благородие! — Отец пострадавшей тронул меня за руку. — Не надо! Я согласен! Пусть женится!
— Он же очхи! — изумился я.
— Какая разница! Они тоже люди. У себя пахал — и у меня будет. Мне помощник нужен. Аглая у меня старшая, а сыны маленькие. Пусть!
— А дочка?
— Что дочка? — пожал он плечами. — Дочка согласится!
— Позови ее!
— Аглашка! — крикнул мужичок.
Толпа расступилась, к нам подошла девица. Она оказалась плотной и коренастой. Конопушки густо усевали ее круглое лицо, они были даже на руках. Мне сразу расхотелось кого-то вешать.
110 
