Еще хуже то, что меня это не волнует.
Целительница кивнула. Ее глаза широко раскрылись — мое поведение показалось неадекватным даже седайин, при всей их невозмутимости.
— Это Кам. — Седайин указала на шамана. — Я Мерси. Зайдем внутрь.
— Ты знаешь, кто я? — хрипло выговорила я.
Мое плечо оставалось онемевшим, но под кожей уже начала распространяться боль.
— Ты Данте Валентайн. — Руки светловолосой женщины-шамана дрогнули, ленты на посохе встрепенулись. — Эдди описывал тебя. Он говорил, если с ним что-то случится, тебе можно доверять.
Я совсем позабыла, каково это — находиться возле седайин. Внутри клиники было темно, поскольку окна заколотили, а включать свет Мерси не стала. Там царило умиротворение, физически осязаемое, ласкающее и успокаивающее самые истерзанные ауры. Воздух был насыщен ароматом фиалок, который, что особенно важно для псионов, не перегружает и не отключает наши обонятельные рецепторы. Этот запах мы можем вдыхать сколь угодно долго. Можно сказать, нам повезло.
В приемной располагались кресла и детский уголок, и при виде яркого разноцветного пластилина у меня защемило сердце. Я отвела глаза и сунула меч в ременную петлю. В таком месте лучше не хвататься за оружие.
Регистратура обходилась без искусственного интеллекта, и я не сомневалась, что посетителей здесь встречает специально выделенный псион. Неплохая идея, если дело касается подсевших на чилл или отказников из обычных клиник.
Когда мы вошли, робот-уборщик, поблескивая красными огоньками, уступил нам дорогу. Покой и густые цветочные ароматы придавали воздуху голубоватый оттенок. Мерси провела меня сквозь вращающиеся двери в лабиринт кабинетов, офисов и лабораторий.
Шаман по имени Камерон то и дело искоса с опаской поглядывала на меня, и я ее понимала. Можно представить, на что была похожа моя аура: профессиональное свечение некроманта подергивалось черными всполохами демонского пламени, когда потоки энергии поступали через метку на моем плече. В психическом диапазоне это ощущалось как раздражитель — слабее, чем аура Джафримеля, но все равно заметно. Это нельзя устранить усилием воли, как у других псионов. Короче говоря, мой вид внушал беспокойство. Что соответствовало действительности: я чувствовала, что от меня и впрямь можно ожидать чего угодно.
— Над чем работал Эдди? — спросила я, когда Мерси прикоснулась к сенсорному замку на гладкой пластиковой двери.
Она вздрогнула.
«Ну вот, дожила — меня уже боятся седайин».
— Гейб не успела мне сказать, — пояснила я.
— Дело не в том, над чем он работал, — ответила целительница, — а в том, что он нашел. В его открытии.
Дверь скользнула в сторону, и помещение залил свет спектральных ламп — такой яркий, что мои глаза не сразу приспособились к нему. А когда глаза наконец привыкли, я увидела пустую стерильную лабораторию.
— Значит, вот тут он и работал?
«Эдди умер не здесь. Плитка на полу другая».
Я увидела опытный стенд под излучающими лампами. Растения, корнями погруженные в гидропонную среду, получали избыток света для фотосинтеза. Это был тот самый дурман, который выращивал Эдди, — цветки в виде двойной воронки, пурпурные и белые. Их использовали для сдерживающих заклятий и как болеутоляющее средство. Кажется, это называется дурман вонючий, или остролодочник. Ядовитое растение, запрещенное для всех, кроме скинлинов и седайин.
— Дурман, — прошептала я. — Что за чертовщину обнаружил Эдди?
Дверь позади нас со свистом закрылась, и я повернулась лицом к шаману и седайин. От метки на плече вниз по руке распространилось тепло, ставшее облегчением после затянувшегося холодного онемения. Сразу захотелось растереть пальцами линии шрама с именем Джафримеля, но я удержалась.
— Кам, ты ей расскажешь?
Шаман покачала головой, но все же ответила. Пряный дух магии прикрывал резкий запах страха, и я это понимала: на ее месте мне тоже было бы страшно.
— Я работала с Эдди. Как и Мерси. Мы разрабатывали новый блокиратор боли на основе алкалоидов для компании «Пико-Физиофарм». — Она вздохнула, встретилась со мной взглядом, и я отметила темные круги под ее янтарными глазами. — Но получилось у нас другое — безопасное средство для преодоления зависимости от чилла.
Глава 20
Я раскрыла рот от неожиданности.
— Пристрастие к чиллу неизлечимо, — непроизвольно вырвалось у меня, ибо это казалось непреложным фактом, а подлинное значение услышанного дошло до меня не сразу.