— Ну да. Как я и сказал: несчастный угрюмый зануда, — иронично усмехнулся он.
— Ну, у тебя есть на то право. И только она знает…
— Что? — встрепенулся он, удивленный.
— Ну, как сильно ты ее любил. Другим не обязательно в это вникать. Да и потом, едва ли они могли бы утешить тебя словами. Словами тут не поможешь.
— Знаешь… мне иногда хочется, чтобы кто-то поговорил со мной.
— Мужчинам сложно выразить словами свои чувства. Женщины и без слов видят, когда их любят, — по поступкам, взглядам и жестам.
Она хотела утешить его, а вместо этого… Он закрыл глаза и отвернулся. Она с досадой на себя стиснула зубы, осознав, что ранила его.
— Прости, прости, — заговорила она быстро. — Забудь, что я сказала. Я же ничего не знаю.
— Ты права, не проси прощения. Твой опыт достоин уважения.
— Ну конечно. Особенно учитывая то, как много из своей жизни я помню, — горько усмехнулась она.
— Это не меняет дела. Я доверяю твоей интуиции. Она значит больше. Спасибо, Рут. Ты меня понимаешь лучше всех. Хорошо, что я могу с тобой поговорить. Вот смотри: встретились два несчастных человека, два одиночества, тонущие в водовороте жизни. Но, встретившись, они больше не тонут.
— Ага, столкнувшись, они плывут дальше, — согласилась она. — А это большая разница.
Он хмыкнул:
— Ну, по крайней мере мы до поры до времени можем плыть вместе, пока не покажется берег.
— И тогда один, обретя опору, вытянет другого? — с надеждой спросила она.
Он кивнул.
Чай совсем остыл, и Рут принесла горячего. Когда она вернулась, он держал в руках большой фотоальбом. Пара фотографий была отложена в стороне на стуле.
— Думаю, эти надо убрать на время бала, чтобы они не омрачили праздник.
Со снимков на Рут смотрели двое ребят и девочка. Мальчикам было под двадцать, а девочке лет тринадцать.
— Это я, — указал на одного из них Пьетро. — Тот другой — Сильвио, мой друг, а девочка — Лизетта, его сестра. Она постоянно мирила нас, когда мы ссорились.
— И чем же вы тут занимаетесь? — вгляделась в фотографию Рут. — Кажется, что-то бросаете.
— Кости. У нас была игра: надо было лучше всех бросить кости. Победитель получал в качестве приза камень. Лизетта играла гораздо лучше нас. У нее всегда был меткий глаз. Она выигрывала камень за камнем, а когда набирала целую кучу, то ставила весь выигрыш на один бросок. Иногда она выигрывала, но чаще, проигрывала, правда, проигрыш ее мало заботил. Лизетта лишь смеялась и начинала сначала.
Он посмотрел на карточку и улыбнулся.
— Думаю, она хотела предоставить нам возможность выиграть под конец, чтобы мы чувствовали себя на коне.
— Она и правда была такой?
— Да, очень щедрой и доброй.
— Это Лизетта? — Рут подошла к огромному портрету этой же девочки, но только на нем она уже выглядела чуть старше и была одета в форму студентки колледжа.
— Да. Этот снимок сделан в день окончания колледжа. Диплом с отличием, — ответил Пьетро. — Она была отличницей во всем, к нашему стыду. Потом стала преподавателем, самым юным, какой у них только был.
— Надо же!
Рут внимательно смотрела на это спокойное лицо, исполненное уверенности и жизнелюбия. Она была не красавицей, но миловидной. Глядя на нее, Рут вдруг подумала, что эта девушка никогда не стала бы ничего делать случайно.
Рут посмотрела еще пару фотографий, и ее предположение подтвердилось. На всех снимках в лице этой девушки проскальзывало что-то еще, кроме обычной улыбки, какая-то «задняя» мысль.
Нет, Лизетта была не той девочкой, которая позволит мальчикам почувствовать-над ней превосходство. Это была сильная личность с железной волей и крепкими нервами, способная идти ва-банк, не боясь проиграть. А если это и случалось, Лизетта никогда не теряла своего достоинства.
Похоже, Пьетро не знал свою жену до конца.
Спохватившись, Рут подняла голову и сказала;
— Она кажется удивительным человеком.
— Да, такой она и была: щедрой, доброй… — Тут он умолк и опустил глаза.
Щемящая жалость к этому человеку, такому беззащитному перед душевной болью, пронзила ее сердце, в горле встал ком слез. Опустившись на колени перед Пьетро, она положила свои ладони на его руки и прошептала:
— Если бы я знала те слова, от которых стало бы легче…
Он качнул головой:
— Не надо. Главное — я поговорил с тобой о ней. Этого достаточно. Жаль, что невозможно ничего изменить. Я…