Его темные волосы развевались, глаза сверкали. И эта печаль, которая была в нем и которая каким-то странным образом влекла ее, рассеялась. Теперь в его лице она наблюдала радость, возбуждение, восторг, вызов. Дюжину разных эмоций, причем все яркие и сильные.
Сердце ее забилось быстро, как копыта коня.
— О Боже!
Невозможно влюбиться в незнакомого человека. Такого не бывает в реальном мире.
Ослабев, она вновь опустила голову ему на грудь. Но, может быть, пора уже признать или хотя бы подумать о том, что она покинула реальный мир вечером накануне, когда повернула не в ту сторону.
Дилис перешел на легкий галоп, остановился. И снова Кейлин подняла голову. На этот раз ее глаза встретились с глазами Флинна. Она поняла, что было в них, чего он хотел. Мужчина наклонился к ней.
— Нет. Не надо. — Она подняла руку, прижала к его губам. — Пожалуйста.
Он коротко кивнул.
— Как пожелаешь. — Соскочив с коня, снял ее. — Кажется, твой вид транспорта не такой надежный, как мой, — сказал он.
Машина врезалась в дуб почти по прямой. Вполне естественно, дуб выиграл схватку. Капот загнулся назад, словно аккордеон, стекло покрылось сюрреалистическим узором трещин. Сработала подушка и, несомненно, спасла ее от серьезных травм. Она вспомнила, что ехала слишком быстро для таких условий. Наверняка слишком быстро.
Но как она вообще ехала?
Вот был вопрос, который поразил ее. Дороги не было. То, на чем стояла разбитая машина, можно было назвать лесной тропинкой, не более того. Вокруг росли ежевика, лозы дикого винограда, деревья, на которых цвели неземной красоты цветы. И когда она медленно оглянулась вокруг, то не увидела никакой дороги, по которой можно проехать под дождем, в темноте.
Она не заметила даже следов шин на влажной земле. Не было никаких признаков езды — был лишь конец.
Ей стало холодно, и она обхватила себя руками. Свитер, вспомнила она, не порван. Она осторожно подняла рукав, и там, где рука была сильно поцарапана и ушиблена, кожа была гладкой и без синяков.
Она снова взглянула на Флинна, тот стоял молча. В его глазах сквозил норов, из них вылетали искры нетерпения.
Ну что ж, она тоже может показать свой норов, если ее до этого доведут. И ее терпение тоже было на пределе.
— Что это за место? — спросила она, подойдя к Флинну. — Кто вы такой, черт возьми, и что вы такое сделали? Как вы это сделали? Как я, черт подери, могла здесь оказаться, если я не должна была здесь оказаться? Машина… — Она махнула рукой. — Я не могла заехать на машине сюда. Я просто не могла. — Ее рука безвольно упала.
— Ты знаешь, что то, что я рассказал тебе ночью, — правда. Она знала это. Весь ее гнев сразу пропал.
— Мне нужно сесть.
— Земля мокрая. — Он поймал ее за руку, прежде чем она успела опустился на землю. — Вот сюда. — И он мягко придвинул ей стул с высокой спинкой и бархатным сиденьем.
— Спасибо. — Она закрыла лицо руками и засмеялась. — Большое спасибо. Я сошла с ума. Полностью сошла с ума.
— Нет. Но если бы ты задумалась и захотела меня понять, нам обоим это очень помогло.
Кейлин опустила руки. Она не была истеричкой и не станет ею. Она уже не боялась Флинна. Какой бы дикой ни была его мужская красота, он не причинил ей никакого вреда. Наоборот, ухаживает за ней.
Но факты представляли собой загадку, разве нет? Фактом было то, что она не могла здесь находиться, но находилась. Что он не мог существовать, но существовал. Что она чувствовала то, что чувствовала, без всякой на то причины.
Жил-был однажды… подумала она и вздохнула.
— Я не верю в сказки.
— Ну что ж, это очень печально. Почему ты не хочешь верить? Ты думаешь, что мир может существовать без волшебства? Откуда берется цвет, откуда красота? Где чудеса?
— Не знаю. У меня нет ответов. Или это сон, или я сейчас сижу в лесу на… — она поднялась, чтобы повернуться и рассмотреть стул, — на стуле с инкрустацией по дереву, думаю, голландском, начало восемнадцатого века. Очень мило. Ну, да. — Она снова села. — Я сижу здесь на этом прекрасном стуле, в лесу, пронизанном солнцем, приехав сюда на великолепном коне, проведя до этого ночь в замке…
— Это не совсем замок. Скорее, поместье.
— Все, что угодно, с мужчиной, который утверждает, что ему более пятисот лет.
— Пятьсот двадцать восемь, если быть точным.
— Правда? Вы очень неплохо сохранились. Пятьсотдвадцативосьмилетний волшебник коллекционирует дозаторы «Пец».