17 
Марина попыталась повернуться на бок, и боль в изуродованном теле сразу вернула с небес на грешную землю.
– Черт побери, как мне пережить это? – пробормотала она со слезами в голосе. – Пометил меня, как корову или лошадь, чтоб не сбежала от хозяина…
– Не переживай, ты все равно лучше всех, – Федор осторожно поцеловал ее в разбитые губы, слегка провел по ним языком…
Внезапно он поднялся:
– Нет, все, пора идти, пока я не изнасиловал избитую женщину! Хотя… – прищурил он свои серые глаза, – ты не очень возражала бы, по-моему.
Марине стало смешно – Федор неплохо понял ее сущность: уж что-что, а секс всегда был ее слабостью, заниматься им она могла бесконечно…
– Куда ты пойдешь сейчас – ко мне домой или в Ершовку свою потащишься?
– А ты куда бы хотела? – лукаво спросил он.
– Ты знаешь…
– Вот туда и пойду. Там собака спятила, наверное, от одиночества. Завтра с утра приеду, жди. Надеюсь, за ночь ты не натворишь еще чего-нибудь этакого?
– Мне сейчас укол вкатят снотворный, и я отключусь, так что можешь не переживать за меня. Поцелуешь еще раз?
– И еще не раз я тебя поцелую, только поправляйся скорее, – засмеялся Федор, нежно касаясь губами ее щеки.
Он уехал домой, а Марина, получив положенный укол, попыталась заснуть. Но в голову лезла всякая дребедень, да еще застряли намертво в памяти слова Мастифа о судьбе и новой встрече. «Интересно, о чем это он, зачем ему я?», – рассуждала про себя Марина, пытаясь уснуть.
Как-то во время очередного ее визита к старому лису он вдруг заговорил с ней о том, что ее жизнь могла бы круто поменяться, если она согласилась бы на определенные жертвы. Марина тогда, грешным делом, решила, что он имеет в виду перспективу стать его любовницей. Поэтому вежливо так ответила, что ее жизнь вполне соответствует ее желаниям и возможностям, и менять ничего она не хочет. Мастиф только головой покачал, сказав, что она еще просто молода, чтобы понять, о чем он.
Его всегда расстраивало, что по воровским законам ему нельзя иметь семью, детей[1], а он так мечтал о дочери, что даже Марину иногда называл деточкой. Ее это просто из себя выводило, но перечить пахану она не решалась все-таки. Думая обо всем этом, Коваль даже не заметила, как уснула, провалилась в черную яму, забыв все свои заботы и проблемы.
Федор приехал к самому открытию больницы. Марина еще спала, когда он вошел, и первое, что она увидела, открыв глаза, было его лицо. Ей почему-то стало так хорошо, спокойно. Но все испортил лечащий врач, бывший однокурсник Валерка Кулик, явившийся с утра пораньше делать перевязку.
– Привет, красавица! На ногах уже? Умница. А теперь давай снова ложись и раздевайся.
Вылепив это, Валерка покраснел и смутился:
– Кошмар, как прозвучало, как будто я тебя в койку тяну!
– Валера, я на все согласна, только не перевязывай меня, – взмолилась Марина, представив, что сейчас будет твориться. – Я не выдержу, мне так больно…
– Не дури, Коваль! Ты ж сама хирург – как это «не перевязывай», ведь загноишься. Там и так ужас, а ты еще… Ложись, говорю. А вы в коридоре подождите, – обратился он к Федору. – У нас тут и так проблем хватит.
– Валера, пусть он со мной побудет, может, чуть полегче терпеть… Дай маску ему, пусть, а? – жалобно попросила Коваль, глядя на доктора несчастными глазами.
– А в обморок товарищ не грохнется? Там же сплошное мясо, – предупредил Валерка.
– Не бойтесь, доктор, я тренированный! – усмехнулся Федор, надел маску и сел в изголовье, крепко взяв Марину за руку.
Коваль зажмурилась изо всех сил, Валерка плеснул на ее грудь и живот фурациллин прямо из флакона, а потом пинцетом начал отдирать повязки. Марине стало плохо, она орала и плакала, Федор гладил ее по волосам и уговаривал:
– Потерпи, моя красавица, потерпи, я знаю, больно, но скоро боль пройдет. Не плачь, девочка моя… Доктор, а по-другому вы не можете? – раздраженно спросил он. – Что же по живому прямо, ей ведь и правда плохо.
– Было бы можно, так и делал бы по-другому! Коваль, он кто у тебя, врач?
– Нет, майор спецназа, – резко ответил Федор, – но даже я знаю, что от болевого шока умирают!
– Дорогой мой, – продолжая работать, заметил Валерка, – женщины в принципе менее восприимчивы к боли, если хотите знать. Вот вы на ее месте уже давно бы сознание потеряли, а она молодец. Ты же молодец, Коваль?
– Валерка, я тебя прошу, заканчивай скорее, иначе я скоро отключусь, – прошептала она, стараясь справиться с эмоциями.
17 
