Прежде всего ей нужно было прорваться сквозь его обличительный монолог, а потом уже подтверждать или отрицать что-либо. Но что она действительно пыталась оградить от его проницательных глаз и логичных мыслей, так это истинную причину своего чувственного взлета в эту нереальную грозовую ночь. Если у их отношений нет будущего, то надо попытаться скрыть от него свою новорожденную любовь.
— Скажите, Адамc! — Грустинка все-таки прокралась в ее наигранно-безразличную интонацию.— А эта самая ночь входит в комплекс оказываемых вами услуг? Она включена в счет или нужно будет доплатить?
— О нет, дорогая! — Он и бровью не повел. — Это было сверх обычного сервиса. Знаете, как в крупных супермаркетах: приз каждому сотому покупателю. Конечно, бесплатный, но обязательно качественный. А почему вы спросили? — Злая ухмылка заиграла на его губах.— Надеетесь, что я предложу вам что-нибудь в этом роде снова?
Он надвинулся на нее и положил одну руку на колено ближе к бедру, а другой коснулся ее нежной щеки. Темно-серые глаза вбирали ее всю, каждый выбившийся волосок, каждую родинку, каждую черточку лица.
— Вы хотите снова заняться со мной любовью? — прошептал он, почти касаясь ее рта губами. — Признайтесь, что хотите.
— Нет. Не хочу! — нарочито громко, в контрасте его шепота, крикнула Патриция и порывистым движением освободилась из его рук.— Я не хочу иметь с вами дела, чего бы оно ни касалось. И уж тем более не буду вашей подстилкой и развлечением.
Грегори поморщился, словно его со всей силы ударили по щеке. Кожа побледнела, глаза стали почти черными.
— Вы не то говорите, Патриция. Вас никто бы не просил становиться...
— Даже если бы осмелились, ответ был бы отрицательный.
— Так же как и прошлой ночью? — зло усмехнулся Адамc.
— Прошлая ночь была ошибкой. Моей непростительной ошибкой! Я себя уважать после этой ночи перестала...
— Для меня это тоже была ошибка, — бросил ей в ответ разгневанный мужчина. — Только вот я себя уважать не перестану, а, наоборот, запишу Железную леди в реестр своих побед.
— Я вас ненавижу! — выкрикнула Патриция ему в лицо. — Видеть вас больше не хочу.
— Ничем не могу помочь вам, дорогая, нам как минимум еще сто миль придется проехать вместе. Это около двух часов.
— Ничего, как-нибудь сама доберусь, сяду на поезд или на автобус, — с вызовом заявила девушка, пытаясь открыть дверцу машины. — Выпустите меня отсюда! — в следующую секунду истерично крикнула она, потому что дверь не поддавалась.
— Не глупи, Пат.
— Еще глупее сидеть с вами! — не унималась она. — Если не выпустите, я закричу. Сейчас же откройте дверь.
В пугающей тишине, без единого слова, Грегори перегнулся через колени Патриции и распахнул дверь. Его лицо стало словно каменным.
Она подхватила свою сумочку, выбралась из машины и с шумом захлопнула дверь. В тот же миг машина рванула с места, оставляя за собой лишь желто-серые клубы пыли.
Со смешанными чувствами Патриция смотрела ей вслед. Так же, как этот дым, ее злость, ревность и истерика застлали ровную дорогу лишь на несколько мгновений. Теперь, когда они рассеялись, любовь осталась незамутненной и неизменной, а вместе с ней волнение, сможет ли Грегори благополучно добраться до дома в таком возбужденном состоянии.
Она медленно направилась к шоссе и, чтобы хоть как-то успокоиться, дотронулась до мочки уха, думая покатать между пальцами капельки серег, подаренных ей Адамсом.
Но мочки оказались без украшений, и лишь тогда девушка вспомнила, что, как только встала, убрала их в коробочку и положила в тот же чемодан, куда сложила вечернее платье и туфли, и что все это осталось в багажнике машины Грегори.
11
— Патриция, на тебе лица нет! — всплеснула руками Джуди.— Может быть, рецидив того ужасного гриппа?
— Да нет,— покачала головой Патриция, стараясь смотреть более в стол, нежели в глаза подруги. — Просто устала. Спала беспокойно.
С того уик-энда после вечеринки прошло уже больше недели, а душевное спокойствие все еще не вернулось к ней. Воспоминания о жестоких словах, которые она и Грегори Адамc наговорили друг другу, всплывали в памяти днем, а по ночам, едва ее голова касалась подушки, на волнах воображения к ней спускались эротические фантазии. В лунном свете ей мерещилось его мускулистое тело, сильные руки, разметавшиеся в любовном экстазе черные волосы. В шелесте ветра, когда он играл занавеской ее спальни, ей слышался его хриплый голос, шепчущий ласковые слова. Отдавать себе отчет в том, как сильно ее тело желает близости с Грегори, как томится оно в разлуке с ним, было стыдно и унизительно, тем более что сам он не спешил дать о себе знать.